— А знаешь, Громила, я ведь почти ничего не помню, — задумчиво сказал он. — Ты вот говоришь — восемь лет, а у меня нет ощущения прошедшего времени. Как девчонок искали — помню, а после того ответа из Рио, помнишь? "Дочери с таким именем в Доме Рио не имеется". Вот после него — как заснул. Стали пропадать цвета, запахи. Еда потеряла вкус. Спал и видел неприятные сны. Причём даже не кошмары, в них хоть страшно бывает, а так… — он вяло пошевелил пальцами, показывая, как "так". — И вдруг всё вернулось, а я стою и с Лисой целуюсь! Нда! — он опять заулыбался и покраснел. — Сильное ощущение, должен тебе сказать, — он смущённо засмеялся, потом задумался. — А за последнее время вообще помню отчётливо только боль в груди, будто там зуб болит, и досаду на то, что надо куда-то идти и что-то делать. А всё остальное… Знаешь, когда просыпаешься и помнишь — что-то снилось, а при попытке вспомнить отчётливее, всё истаивает окончательно… — Гром сочувственно посопел. — Гром! А ты Птичку уже видел? — тихо и напряженно вдруг спросил эльф.
— Так… А когда? — растерялся Гром. — Я ж это… Время-то было у меня? Я ж тебе отчёт написать не дал, к Лисище приволок, а ты бряк — и в обморок. А она говорит — спишь, и не будить тебя! Во-от. Я ей печатей личных дал на всякий случай и ушёл, да. Потом отчёт писал? Писал. Потом сдавал, порталы сюда заказывал, дни Осознания выбивал, на всю Руку оформлял — вот только сегодня и пришёл, да!
— Гром! Ты не Громила! Ты Великий Таран! Быть тебе Большим! — заверил его Квали.
— Да счаз! На фиг сдалось-то оно! — нахмурился Гром. — Вот забудь прямо сразу, и не буду ни за что! Меня за эти-то два дня поворотило! И как ты столько лет такой лабудой заниматься можешь?
— А-а! Ощутил на своей шкуре прелести жизни начальства? — засмеялся эльф. — Вот то-то же! Недаром говорят: у Руки мозоли от меча на руках, а у Замка — от табуретки, и на заднице, — он сдвинул повязку и опасливо приоткрыл один глаз. Внимательно рассмотрел поникший мак. Решительно выскребся из подушки, сел на край кровати, снял повязку.
— Эй, эй! — напружинился Гром. — Не рановато?
— Да вроде… ничего… — Квали, щурясь, оглядывался. — Почти устаканилось. Ещё плывёт немножко, но голова уже не откручивается, — он покрутил головой, оглядываясь, потом уставился на Грома, заулыбался. — Знаешь, я очень рад тебя видеть! — вдруг сказал он. — И не смотри на меня, как на идиота. Я ведь очень долго тебя воспринимал, как смутную туманную фигуру. Правда, вполне материальную! — хихикнул он. — Тот подзатыльник даже при моём сумрачном состоянии оставил неизгладимый след в моей трепетной душе! И на затылке!
— Ну так… — смущённо засопел Гром. — Видишь, какая штука: жрать-то надо всё-таки! Хоть раз в день. А ты и вправду — как спал на ходу. Тебе говоришь-говоришь, орёшь-орёшь, а ты…
— Да нет, Громила, я наоборот, твоему долготерпению удивляюсь. Всего один подзатыльник! Я бы, наверно, целыми днями лупил! Все восемь лет! — развлекался Квали. — Ты мне лучше вот что скажи, — он озабоченно осмотрел свои руки. — Я очень страшно выгляжу? — он сделал попытку встать, но плюхнулся обратно, ноги были как ватные.
— Хе! Вот теперь точно проснулся! — развёл руками Гром. — Чуть не сдох, а в башке одно — как он выглядит. Одно слово — эльф!
— Ну и эльф, ну и что? Я не просто эльф, а Большой Руки Короны! — возмутился Квали. — Чем издеваться, помог бы до зеркала дойти. Я, можно сказать, к новой жизни возрождаюсь, а ты обзываешься! — он опять попытался подняться, Гром со вздохом встал, поддержал, помог добраться до зеркала, усадил на табурет. Квали уставился на своё отражение. — Кошмар… — расстроено заключил он.
— Хе! Видел бы ты себя до того, как тебя Лиса поцеловала! — "утешил" его Гром. — Ты когда в последний раз на себя в зеркало смотрел?
— А вот не помню… — озадачился Квали. — А что, плохо было?
— Вот, видишь, какая штука: ты лягушку когда-нибудь видел, которая под колесо тележное попала, а потом засохла? — обстоятельно и подробно объяснил добрый Гром. Квали представил, позеленел и сказал что-то животом. — Во-во! Вот так ты и выглядел, — подтвердил Гром, вполне довольный такой реакцией — значит, удалось объяснить. — А иногда и хуже, — добил он несчастного эльфа.
— Ох! — совсем расстроился Квали. — А?.. Она… меня видела?
— Ну-у… не знаю, не спрашивал, — пожал плечами Гром, и только тут до него дошло, почему его Большой так нервничает. — Да не парься ты! Она ж, Лиса сказала, на целительницу, вроде, учится. И не такое, поди, видала, целители-то, они много чего видят, да… А Лиса счаз пожрать тебе даст — глядишь, и оклемаешься. По садику, вон, погуляешь и совсем в себя придёшь. Как-то Лисища мощно с тобой колданула, да. Всего-то час прошёл, а ты уже на живого почти похож. Быстро у тебя это пошло, да…
— Вот именно, почти похож на почти живого. Зомби давленой лягушки: зелёненький в разводиках… — ворчал эльф, пытаясь причесаться. Но он был, конечно, не прав. Перемены в облике были разительные. Волосы — ну да, не эльфийские локоны, но уже и не пакля, и лицо ожило, будто осветилось изнутри. Перестали быть блёклыми, засияли изумрудной зеленью глаза, и кожа уже не походила на старый пергамент. Да и в движениях начала проявляться хоть и несколько неуверенная пока, но грациозность, словно обещание будущей стремительной пластики. И он больше не сутулился. Оказалось, что у него широкие, свободного разворота плечи и гордая, но не надменная посадка головы.
"Слава Призыву Присяги!", думал Гром, "В последнее время он становился таким только в бою. Ох, как я боялся! Я! Боялся! И пусть Лиса, что хочет, говорит — я-то знаю, что чувствовал! Хоть она и Видящая, а в обыкновенный страх у вампира не поверила. А это был именно страх. За тебя, Большой. Ты мне нужен, Большой. Не зачем-то, а просто, чтобы ты был. Потому что это правильно — чтобы ты был. И, если что, я бы тебя поднял. И без всяких там разрешений и прочей лабуды. Потому что ты должен быть. До суда и стирания всё равно бы не дошло, Рэлиа на-фэйери Лив загрызла бы меня собственным жемчужными зубками — я это знаю прекрасно, но всё равно бы поднял…"
— Давай-ка нашего убогого вниз стащим, — сказала Лиса, входя в комнату. — О, уже вскочил! Ну как ты? Голова не болит? — она стремительно подошла, положила руку ему на лоб извечным материнским жестом. Квали заулыбался, попытался встать, заплёлся ногами в ножках табуретки, уронил её, но всё-таки встал и почти повис у Лисы на плече — лёгкий, почти бесплотный.
— И впрямь Лиса! — Квали со счастливой улыбкой подёргал её за рыжую прядку. — Надо же!
— Да что ты? — фыркнула она. — Только сейчас заметил? Я думала, ты ещё два дня назад это понял. Как увидел — так и грохнулся!
