В мертвецкую заглянул монах. Судя по грубой, чуть ли не из дерюги, рясе и голым ногам в деревянных башмаках, принадлежал он к братьям, несущим свой обет в полной нищете. Глядя на его замерзшие, синие от холода, голенастые ступни, Фогерт подумал, что и у мертвецов бывают преимущества перед живыми.
– Вот что, святой отец, – сказал прево. – Я закончил и возвращаюсь к себе, а сюда скоро пришлю родных покойного. Вы трупу голову обмойте и тряпицей повяжите, чтобы жену… вдову не напугать. Ноги ему холстиной прикройте. Мне бабу потом опрашивать, так что вы ее как-нибудь, когда она мужа увидит, утешьте. Постарайтесь. Они люди не бедные, пожертвуют храму за заботу.
Вместо ответа монах молча склонил голову в клобуке. Отступил, пропуская Фогерта и писца наружу. Не торопясь, прево с секретарем пересекли маленький заснеженный дворик, лежавший между церковью и городской гауптвахтой. В ней на втором этаже небольшого серого здания с узкими, словно бойницы, окнами располагался кабинет блюстителя порядка.
Войдя через черный ход, они поднялись наверх. Второй писец, служивший у прево, именем Хайнц, как раз подкидывал новые полешки в пылающий камин. Дни стояли холодные, а мерзнуть Фогерту из-за слабого здоровья было нельзя. Поэтому заметив в окно возвращающегося хозяина, помощник тут же занялся огнем.
– А где этот, как его там? – прево оглянулся в поисках свидетеля, привезшего в город тело покойного ювелира. – Куда он делся?
– Обедать пошел, вашмилсть, в "Серебряную лилию", – писарь пошуровал кочергой в камине. – Он решил остановиться там на сегодня. Сказал, что завтра уезжает. А показания я записал, его печаткой заверил и на ваш стол положил.
– Пока я не отпущу, никуда он не уедет, – проворчал Фогерт, прислушиваясь к боли, появившейся в левом боку во время подъема по лестнице. – Как же ты отпустил свидетеля без моего разрешения? Я тебе что говорил, а?!
Болезненное жжение нарастало, и он мгновенно раздражился.
– Надо было меня сначала спросить, – прево стащил с рук кожаные рукавицы и вытянул ими Хайнца по тощей шее. – А вдруг это он убил и теперь сбежит из города? Ты когда уже соображать научишься, остолоп?
Втянув голову в плечи, чиновник, сидевший на корточках, поспешно поднялся и попятился. На его сером, плохо выбритом лице появилась неуверенная, испуганная улыбка. К подчиненным прево относился плохо и при случае любил распускать руки. Особенно, когда ему нездоровилось.
– Я вместе с ним Юргена послал, – съеживаясь, робко пояснил писарь. – Да и не мог я его удержать, он же барон. И слушать бы не стал…
Договорить парень не успел, так как Фогерт хлестнул подчиненного рукавицами по лицу.
– Молчать, – сказал прево. – Пошел вон, идиот. Беги в дом мастера Графа, его лавка прямо на Торговую площадь выходит. Отыщешь жену, скажешь, что мужа под городом убитым нашли. И отведешь в мертвецкую, чтобы официально опознала и потом домой забрала или с монахами о похоронах договорилась. Когда выплачется – приведешь сюда для допроса.
– Слушаюсь, вашмилсть, – Хайнц пятился к двери. – Сейчас все сделаю. Уже бегу.
– И смотри мне, чтобы баба после того, как всё узнает, в ясном уме была, – прево зашел за свой массивный, со множеством ящичков стол и тяжело опустился в обитое красным плюшем кресло. – Пока не успокоится, ко мне не веди. Я им не мамаша, чтобы слезы утирать. Понял?
Что-то испуганно пискнув вместо ответа, писарь выскользнул за дверь. Второй чиновник, Франц, с предельно серьезным выражением на круглой физиономии, разбирал за конторкой какие-то бумаги. Фогерт с раздражением подумал, не нагнать ли страха и на него? Но болезненное жжение в боку прошло так же неожиданно, как и началось. Настороженно прислушавшись к ощущениям и не почувствовав боли, прево расслабился.
– Пронесло, – прошептал он. – Слава те, Господи Всемогущий.
Вот уже лет десять Фогерт мучился почками, которые застудил, гоняясь зимой в лесах за шайкой браконьеров. С тех пор болезнь не отпускала, а во время приступов блюститель порядка был готов просто землю грызть. Хорошо еще, что снадобья Тима Джордана неплохо помогали. С ними хоть жить можно было, а не так, как раньше…
Он тут же решил, что в ближайшие дни нужно вызвать домой лекаря. Пусть приготовит ему ванну с целебными травами и тот, поистине волшебный эликсир, после приема которого так замечательно себя чувствуешь. Как жаль, что его нельзя принимать каждый день.
* * *
Сгорбившись, вдова сидела на табурете и время от времени начинала всхлипывать. Монахам, чтобы успокоить фрау Анну после того, как она увидела мертвого мужа, понадобилась почти два часа. Женщина рыдала в голос, рвала на себе волосы от отчаяния и, наконец, лишилась сознания… Увещевания, молитвы святых отцов на нее не действовали, смириться с обрушившимся горем она не желала. Не помогло и то, что рядом находился единственный сын – пятнадцатилетний Урс. У него тоже не обошлось без слез, но, будучи мужчиной, паренек вел себя гораздо тверже и даже нашел силы утешать матушку. В конце концов, по совету отца-кастеляна, ее напоили вином с каким-то снадобьем, и вдова ювелира немного успокоилась. Только тогда Хайнц рискнул отвести родственников убитого к своему начальнику.
Прево уже дважды присылал в мертвецкую узнать, когда придут свидетели и, по словам писаря Франца, очень злился. За время, что бедная вдова приходила в себя, Фогерт успел переговорить с вернувшимся из "Серебряной лилии" бароном и отпустить его восвояси. Подозрений рассказ фон Будбара не вызывал, и блюститель порядка разрешил ему завтра покинуть город. Попросил только сообщить из столицы о месте жительства, чтобы, когда дело дойдет до суда, вызвать на процесс свидетелем.
Не успел дворянин уйти, как в кабинет ввалился запыхавшийся на лестнице цехмистер Струк. Весь в мехах, присыпанных тающим снегом, багровый от волнения, глава мевельских ювелиров хотел узнать подробности смерти мастера Графа. Постукивая о пол железным наконечником палки, он прошел к столу. Опускаясь на табурет, спросил, правду ли говорят в городе об убийстве.
Не видя смысла что-либо скрывать от уважаемого бюргера, прево кратко пересказал показания фон Будбара. О том, как слуга путешествующего в Вигенбург барона, отойдя по нужде во время привала, наступил на занесенное снегом тело ювелира. Труп лежал в одной нательной рубахе, на затылке рана от удара чем-то острым, наверное, топором. А тут как раз мимо по тракту ехали крестьянские сани. Барон приказал погрузить на них мертвеца и привез в Мевель, благо, было недалеко. Вот и вся история, собственно.
– А кто убил? – спросил ювелир.
