— Никто не должен подписывать ложных признаний. Однако здесь, в Сердце Света, правда не может быть скрыта тьмой. — Глаза Гнаса ЛиГарвола светились, как камни Горнила. — Наши Вопрошающие одарены силой извлекать истину из самых темных и закоренелых сердец, из любых уст, какая бы печать ни лежала на них.
Тредэйн молчал.
— Это испытание, — продолжал ЛиГарвол, придавая своему голосу все большую глубину и теплоту, — в котором истина постепенно выходит на свет, часто оказывается долгим, часто мучительным, назидательным и неизменно успешным. В конце концов, твой отец откроет все, что пытался скрыть, — он сделает это с радостью и ничего не утаит.
Что они собираются с ним сделать?
— Этого потребуют от него мудрость и искусство Вопрошающих. Однако в твоих силах избавить отца от всего этого.
— О чем вы?..
— Показание, данное тобой, отпрыском мужского пола из рода ЛиМарчборгов, подтверждающее, что ты был свидетелем колдовских ритуалов, будет достаточным основанием для приговора. Без признания самого благородного ландграфа в этом случае можно будет обойтись.
Смысл этих слов не сразу дошел до Тредэйна. Наконец он медленно и отчетливо проговорил:
— Вы предлагаете мне помочь вам приговорить отца к казни за колдовство?
— Приговор, ожидающий твоего отца, уже ясен. Свидетельства против него, как я упомянул, очень сильны. В твоей помощи нет необходимости, но ты можешь спасти своего отца от значительных неудобств. Учитывая твою молодость и благородное происхождение, я дарую тебе возможность доказать свою веру и добропорядочность.
— Лживыми клятвами?
— Не испытывай моего терпения. Мы здесь взыскуем только истины. Подумай же. Напряги память. Несомненно, были случаи, когда ты был свидетелем сомнительных происшествий в отцовском доме. Ты что-то видел, слышал… чувствовал странные запахи… пугающие явления… причины которых в своей детской наивности не мог понять. Вспомни о них теперь, и все прояснится. Подумай. Довольно припомнить хоть один такой случай для спасения отца и собственной жизни.
Тред взглянул в глаза верховного судьи, ожидая увидеть в них коварство, злобу, что угодно в том же духе, но они горели искренностью, усомниться в которой было невозможно.
— Ничего подобного никогда не происходило, — сказал он в эти горящие бесцветные глаза и увидел, как изменилось лицо судьи.
— Я опоздал, — Гнас ЛиГарвол склонил голову. — Этот тоже потерян. Змееныш так же ядовит, как взрослая гадина.
— Верховный судья ЛиГарвол, пожалуйста, поверьте мне, отец невиновен, и братья тоже. Они…
— Довольно. Твой голос, отравленный ложью, оскорбляет мой слух.
— У отца есть друзья, они докажут его невиновность. Вы же сами когда-то были его другом…
— Молчи! Ни слова больше.
ЛиГарвол не повысил голос, но пленника вдруг поразил ужас и мальчик онемел. Верховный судья поднял иссохшую, как у скелета, но странно изящную руку, чтобы ударить в дверь, которая тут же открылась. Двое солдат в форме ожидали на площадке.
— Возьмите его, — приказал ЛиГарвол и, не оглядываясь, вышел из камеры.
Тредэйна вывели на площадку и провели вниз по лестнице, затем по зловонному коридору и снова вниз. Эта лестница уходила все ниже, опускаясь под землю. Наконец они оказались в извилистом коридоре, настолько сыром и душном, что лужи грязи собирались в щербинах древних каменных плит под ногами. Коридор упирался в черную железную дверь, а за этой дверью…
Это было хуже, чем все воображаемые ужасы.
В подземном помещении, что вполне естественно, не было окон. Несколько светильников на стенах отбрасывали красноватые блики на оказавшийся неожиданно высоким свод, каменный пол и стены просторного зала, наполненного предметами, которых мальчик желал бы никогда в жизни не видеть. Не видеть жаровен, железных клещей, лезвий и веревок, множества инструментов, назначения которых он не понимал и не хотел понимать. Не разглядывать разнообразные машины и устройства, как бы ни были они совершенны и изобретательно устроены. Не хотел видеть, слышать, чуять запах животных, обитающих в клетках и баках. (Значит, правда… слухи о жутком зверинце в подвалах Сердца Света — правда). И ни за что на свете он не хотел видеть отца и братьев, обнаженных, связанных, мучительно беззащитных, но он видел их.
Равнар ЛиМарчборг занимал большое дубовое кресло. Кожаные ремни удерживали его лодыжки и запястья. Еще один охватывал горло. Он был без одежды, но на теле виднелись тугие повязки. Бинты? Кое-где голая кожа была сорвана до мяса. Когда ввели младшего сына, его голова повернулась к двери. Бескровные губы шевельнулись, но из них не вырвалось ни звука.
Старший сын, Рав, был подвешен за кисти рук над огромным стеклянным аквариумом, в мутной глубине которого метались бурые рыбы с ладонь величиной. Если юноша расслабится, то погрузится в воду до середины бедер. Но Рав скорчился, подтянув ноги к животу, чтобы не касаться воды. Голые икры и бедра сочились кровью из десятков укусов. Мясо на правой лодыжке было содрано до кости. Плеск рыб, жадно хватающих падающие в воду капли крови, все объяснял. Напряженная дрожь выдавала усилие, которое требовалась от Рава, чтобы держаться в таком положении.
Средний сын, Зендин, скорчился в проволочной клетке, которую делил с двумя большими удавами. Змеи, подвижные и агрессивные, были достаточно велики, чтобы задушить человека, если бы им удалось обвиться вокруг его горла. Чтобы защититься от них, приходилось постоянно быть начеку, а в движениях Зендина уже чувствовалась усталость.
Эта картина открылась перед Тредэйном целиком и сразу. Он невольно поймал взгляд отца и заметил в нем невыразимый ужас. Это потому что он увидел здесь меня. Потом у мальчика потемнело в глазах, потому что один из живых автоматов, служащих Сердцу Света, шагнул к пленнику и наклонился, срывая с груди Равнара одну из повязок. Ткань отделялась с трудом, и вместе с ней сходила кожа, по-видимому, намертво прилипшая к ленте.
Равнар тихо ахнул от боли, но этот звук потерялся в болезненном вскрике сына. Тредэйн бросился к отцу, но один из стражников перехватил его. Мальчик бессильно бился у него в руках.
Верховный судья Гнас ЛиГарвол подошел к сидящему пленнику.
— Не хотите ли очистить себя? — спросил он тоном врача, предлагающего больному лекарство.
Равнар словно не слышал вопроса. Как видно, его повторяли уже не один раз. Автомат сорвал еще одну повязку вместе с полосой кожи, и дыхание пленника со свистом вырвалось сквозь зубы.
— Не пора ли положить конец этим мукам? Не пора ли примириться? — спросил ЛиГарвол с невыразимой печалью в голосе. Ответом ему было только хриплое дыхание, и тогда судья повернулся к Тредэйну. — Ну, — поторопил он. — Одно твое слово, и это закончится. Покажи, чего ты стоишь. Помоги ему.
