А Алеша, ничего вокруг не видя, с глазами темными, страшными, кинулся на чудовище, вцепился в его вздрагивающую, исходящую ледяной кровью, разодранную Жаром глотку, и заорал с силой чудовищной, с великаньей силой:
– Отдай мне ее! ОТДАЙ МНЕ ЕЕ! ТЫ… – что–то лопнуло в его горле, хлынула кровь, но и захлебываясь ею, в душе своей он по–прежнему орал: " – ОТДАЙ МНЕ ЕЕ!» – от этого крика, если бы только мог он вырваться из души в воздух, разрушились бы горы, поднялась бы на море буря и сокрушила бы твердь земную…
Но время было неукротимо, ничто не могло остановить его вечного хода, и ушедшие мгновенья, и то что в них произошло, улетали куда–то из нашего мира, улетали безвозвратно, и оставляли после себя одни только воспоминания и боль…
Наконец Алеша оторвался от ледового зверя и сам, словно зверь, метнулся к Оле – она лежала недвижимая, вся одетая в небесную белизну и только у сердца ее, словно кто–то положил горсть ярко–красной рябины… Из надорванного Алешиного горла вместе с кровью рвался захлебывающийся, беспрерывный, демонический, волчий, вой. Эта боль была слишком велика, она раздирала его раскалеными щипцами, вырывала глаза, которые и так ничего не видели – только ЕЁ…
Как хотелось вернуться ему назад: куда угодно, в какую угодно часть их пути – только рядом с ней, это было бы для него величайшим счастьем – вновь пережить все пережитое, но только бы ОНА была жива… А боль все нарастала и он закричал чудовищным криком:
– ОЛЯ, ГДЕ ЖЕ ТЫ?!!! ОЛЕЧКА!!!
Слезы, смешиваясь с кровью текли по его щекам, падали на лед…
В глазах все больше и больше темнело и тогда он почти с радостью понял – это конец его пути, ничего не будет дальше, только холодный покой и безмолвие…
Олино лицо растворилось во тьме, и он почувствовал, что падает в бездонную пропасть. Из горла его раздался мученический стон, в котором едва кто–либо смог бы разобрать два слова:
– Прощай… жизнь…
* * *
Он вновь видел вокруг бледное свечение сгущающиеся впереди во тьму, в лицо его дул сильный ветер и над всем этим поднимались в бесконечность одетые солнечным светом врата.
Здесь, во владениях Снежной колдуньи два мира слились в единое, причудливое полотно.
– Нет! Нет! – кричал в душе своей Алеша, – Я не хочу ничего этого теперь. Ненужен мне мир снов купленный такой дорогой ценой! Ничто никогда не принесет мне теперь счастье! Ничто: ни родина, ни сны не залечут этой раны, и боль эта слишком страшна… я скоро просто сойду с ума… Оля!… Оля!…
– Я здесь! – от этого неожиданного прозвучавшего Олиного голоса, Алеша вскинул голову, и увидел ее: она стояла в воздухе рядом с ним, вся светящаяся, воздушная, в легком белом платье, волосы ее, точно волны, колыхались, и в тоже время каждая черточка в ней была отчетливо видна, хотя она каждое мгновенье как–то неуловимо изменялась и все же это была она единственная…
Алеша не выдержал и закричал от перехода который произошел в его душе: из бездны преисподней, из самой страшной муки, которую только можно было себе вообразить, в один миг он взмыл в самый купол небес, и даже прорезал его; в один миг пронзил он все состояния души человеческой, в один миг воспрял он из пепла огромным древом…
– Я здесь любимый мой, – голос Оли стал еще чище, еще возвышенее, и в то же время он не был холоден – он был живым, еще более живым, более свободным чем когда бы то нибыло. – Я все знаю… все что ты пережил сейчас… знай Алеша, что теперь я всегда буду с тобой. Ну а теперь вперед, кажется все в сборе…
И что же: здесь был и Чунг, здесь был и Жар: теперь одетый настоящим ярким пламенем – он приветствовал Алешу громким лаем и выпустил изо рта, словно змей, языки пламени. Здесь был и Вихрь; черный конь с неукротимым сиянием в глазах, подлетел к Алеше, размахивая черными крылами, встал перед ним и в нетерпении ударил по льду копытом высекая в воздух снопы искр.
– Оля знала бы ты…
– Да я все знаю, не надо слов…
– Да я… да я ничего и не могу говорить… не могу выразить это словами. – и вдруг закричал громко, вскакивая на Вихря, – Вперед!
Алеша двигался вперед сразу в двух мирах и чувствовал и видел сразу все вместе, смешанное меж собой: он поднимался нечеловеческим усилием в ледяном гроте от тела Оли, все еще роняя капли крови, все еще клоня голову. И в тоже время он садился на крылатого Вихря в Мертвом мире; слышал голос Оли и видел Врата…
Все ближе и ближе врата; Алеша чувствовал и видел как поднимается к ним Вихрь, как летит рядом с ним, воспламеняя воздух Жар, и Ольга, сильная как буря, и Чунг, похожий на грозовое облако. Он летел и шел по каким–то ледяным гротам, взлетал и взбегал по лестницам; и весь пылал от счастья: «Она здесь, со мною!»
А врата всё приближались: Алеша видел лучащиеся, переливающиеся волнами тепла и любви барельефы: солнце и луна и звезды, и пейзажи. И еще высоко–высоко вделаны были во врата кольца, за которые надо было дернуть, чтобы они открылись.
Алеша влетел и вбежал в огромную залу, стен которой почти не было видно, а полом служило глубокое, промерзшее до дна озеро. В дальней части залы высился трон из ослепительно черного льда, по обе стороны от него кружили два снежных вихря, на троне же восседала сама Снежная Колдунья.
Когда в зале появились Алеша, Ольга и все остальные – Колдунья вскочила, и оказалась огромной: в десятки метров высотой, с крутящимся стремительно и завораживающим темно–снежном платье. Из глаз ее посыпался снег, изо рта, когда она заговорила, подули морозные ветры. От голоса её холодела кровь и слабела воля.
– Ты пришел!… Не буду спрашивать зачем ты пришел – вон они вороты твоего мира – ты видишь их прямо за моим троном! Ну что же, человечек, попробуй получить свой мир обратно ха – я посмеюсь!… – И она крикнула двум снежным вихрям, что ревели у ее трона:
– Разорвать его на кусочки, а сердце принести мне!
Вихри, слегка накренившись вперед, сорвались с места и, словно два зверя, бросились на Алешу.
– Протяну руку! – выкрикнул Чунг и обратился в золотой, горячий меч. Алеша схватил его, и меч стал продолжением его руки. И вороной крылатый конь Вихрь взвился навстречу вихрям снежным. Жар, в нетерпении испуская плавящие лед языки пламени, был рядом, здесь же и Оля… Они столкнулись со снежными вихрями, разорвали, разодрали их на отдельный безвольные снежинки и тогда сама Снежная колдунья бросилась на них…
Она выросла еще больше, поднималась уже на сотни метров, так что трудно было охватить одним взглядом всю ее, к тому же фигура ее с каждым мгновеньем все меньше и меньше напоминала человеческую. Сотни переплетающихся буранов понеслись из нее – они в упоении вгрызались в лед, разрывали его, полнили воздух глыбами, словно змеи извивались, тянулись распростертыми, стремительно вращающимися глотками.
