У Эмери невольно вырвалось:
— Кто вы?
— Я — король Гион, — был ответ. — Я слежу за моим Королевством...
— Но Гион — не Эльсион Лакар, — машинально проговорил Эмери. — Как же вышло, что вы прожили столько лет... и так странны...
— Гион был обычным человеком, но его любила необычная женщина, — сказал король просто, — и их любовь тоже не была обычной. Должно быть, это имело слишком большое значение. Чересчур большое для такого обыкновенного человека, каким я был когда-то. Очень давно. При жизни Ринхвивар...
Он чуть двинул головой, и свет, исходивший от короны, пробежал по лицу и рукам Эмери.
— Вы читаете мои мысли? — спросил Эмери.
Гион улыбнулся. Черная пустота разорвала его улыбку, но от этого она не показалась Эмери страшной.
— Иногда я в состоянии увидеть чужие мысли, — признался король. — Особенно если они преследуют человека даже во сне. Я часто вижу чужие сны. Я в них живу.
— Вы и теперь мне снитесь? — решился на новый вопрос Эмери.
— И да, и нет... не знаю.
— Наверное, лучше считать это сном, иначе мое бесстыдство окажется для меня убийственным, — решил Эмери. И взмолился, едва не со слезами: — Король! Король Гион! Ваше величество! Как мне поступить? Мне нужна эльфийская невеста для Талиессина — иначе мы погибнем...
— Человека не так-то просто уничтожить, — заметил король. — Тем более — целое Королевство... Чем же не подходит Уида? Она молода, красива, и ее сердце, насколько мне известно; до сих пор свободно. Если она захочет полюбить Талиессина — он будет счастлив, а счастье в любви — первый шаг к бессмертию.
Эмери отвел глаза.
— Она...
— Говори прямо, я ведь твой друг, — подбодрил его Гион. Его рассеченная надвое улыбка сделалась еще шире: — К тому же не забывай: я только что подслушивал твои мысли.
— Она не добродетельна! — сказал Эмери с вызовом.
Гион расхохотался. Эмери смотрел на него с возрастающим гневом. Расселина на лице короля делалась все шире: теперь между синей и желтой половинами можно было просунуть ладонь. Эмери встал. Он стоял перед тьмой, что приглашающе расступалась перед ним, и молча смотрел в ее глубины. Сейчас он мог войти туда и лишь едва задеть локтями отвесные ее стены.
И только корона, оставшаяся нераздельной, тихо парила над этой бездной.
— Не существует добродетельных эльфиек, — прозвучал из мрака затихающий голос Гиона. — Все они, в человеческом понимании, не отличаются добронравным поведением. Они слишком любвеобильны для этого. Они умеют хранить верность только единственному из всех возлюбленных — и счастлив тот, кто сумеет войти в сердце эльфийки и воцариться там...
Эмери понял вдруг, что не в силах оторвать взгляда от пропасти. Она сделалась уже настолько широкой, что там могли пройти два всадника в ряд. В черноте Эмери начал различать женскую фигуру — деву с длинными косами, босую, в светлом платье. Она медленно танцевала в воздухе, поднимаясь вверх по лунным лучам, сплетенным между собой в витой шнур, и ее волосы, длинные спущенные с локтей рукава, ее платье, цепочки, свисающие со щиколоток, — все свивалось узорным многоцветьем, украшая простую сине-желтую нить света.
Эмери понял, что видит Ринхвивар. Единственная, кто заполняет пустоту души Гиона. И еще он понял, что нужно бежать, иначе память о Ринхвивар станет частью его жизни и начнет разрушать его, разрывать на части, не позволяя ни вернуться к изначальной цельности, ни окончательно умереть.
И Эмери закрыл лицо руками.
А когда он отнял ладони от глаз, то увидел, что прямо перед ним стоит Уида.
Эмери сказал:
— Мне нужно, чтобы ты поехала со мной в столицу, Уида.
Ему было невыразимо стыдно, когда он произносил эти слова, но другого выхода он не видел.
В ответ он ожидал от нее чего угодно: взрыва хохота или обвала насмешек, но только не спокойного, почти сердечного смешка:
— Ты искал жену для нового короля?
Эмери сказал просто:
— Да.
И еще спросил:
— Где Гион?
— Ушел с моим отцом. Сказал, что ему скучно с вами... — Уида покачалась с носка на пятку, заложила ладони за пояс. — Так ты видел Гиона? Хорошо... Не ожидала, что ты сумеешь его увидеть.
Эмери только кивнул, не в силах ничего добавить.
— Ладно. — Уида тряхнула волосами. — Эльфийская принцесса. Попробуем! Так ли хорош твой Талиессин для Уиды?
— Не знаю, — сказал Эмери. — Ты согласна?
Уида подняла палец.
— При одном условии: я обмениваю себя на Кустера.
— Поясни, — попросил Эмери.
— Кустер уходит к Эльсион Лакар. Собственно, он уже ушел.
Эмери зажмурился, потом снова открыл глаза, но ничего в мире за эти мгновения не изменилось: по-прежнему перед ним стояла, дерзко усмехаясь, Уида, и по-прежнему горел огонь, а Элизахар и Фейнне спали, обнявшись, возле самого костра. В их объятии не было страсти — они прижимались друг к другу, как давние супруги, с уверенной нежностью.
Уида проследила взгляд своего собеседника, но ничего не сказала.
Эмери вдруг ощутил невероятную усталость. Ему смертельно надоело разбираться с этим множеством сложных и тонких дел. Поручение королевы представилось ему вдруг исключительно простым, не требующим больших умственных затрат.
Поэтому он сказал прямо и грубо:
— Мне нужна эльфийка. Ее величество дала мне такое задание. Привезти в столицу чистокровную эльфийскую девушку. Первая, кого я нашел, была ты. Другую искать не хочу... не могу. Поедешь со мной?
— Я же объяснила, — протянула Уида, — будет совершен обмен...
— Вы с Кустером уже совершили свой замечательный обмен у меня за спиной, — перебил Эмери. — Сей превосходный человек попросту удрал с двумя бродягами к Эльсион Лакар...
— Между прочим, сейчас ты говоришь о моем отце и короле Гионе, — напомнила Уида с делано обиженным видом. — Изволь сменить тон и изъясняться почтительно.
Эмери махнул рукой с совершенно безнадежным видом:
— Лучше уж будем изъясняться как простолюдины. Полагаю, тебе такой способ привычнее.
— Откуда такое мнение? — удивилась Уида.
— Потому что с Кустером ты держалась как настоящая мужланка...
— Кустер — мужлан, вот я и вела себя как мужланка. Что тут непонятного? — Уида величественно пожала плечами. — Ты — дворянин, с тобой я буду вести себя как дворянка.
— А с Талиессином — как принцесса?
— Возможно, — сказала Уида загадочно.
— Ты устроила моему человеку пошлый побег. Просто нашла для него провожатых и сплавила подальше от меня. И тем самым создала мне сложности... Не объяснишь, почему?
— Потому что. Потому что любое существо должно жить так, как ему хочется, а не по чужой указке.
— Не такая уж дурная была указка, — заметил Эмери.
