Можно… можно я задам тебе вопрос? — осмелилась я. Поток машин по встречной стал реже, я в душе взмолилась, чтобы не перекрыли еще одну полосу. Нет, наверное просто Ник ехал медленно, чтобы встретиться с нами посреди моста, как запланировано.
Какой?
Голос у него был усталый и измученный, у меня желудок узлом стянуло от его безнадежности.
— Когда Айви меня укусила, — сказала я, быстро глянув на Питера, — к ней перешла часть моей ауры. Она не только кровь брала, но и ауру. Не душу, только ауру. Понятно, что вирусу нужна кровь, чтобы оставаться активным, но только ли кровь?
По лицу у него ничего было не понять, и я продолжила, пользуясь моментом:
— Может, аура нужна разуму, чтобы защищаться. Может, еще живому разуму нужна иллюзия присутствия души, или он постарается убить тело, чтобы душа, разум и тело снова пришли в гармонию.
Питер посмотрел на меня глазами Ника, и я, наконец, увидела его таким, какой он есть: испуганным человеком, который вступает в новый мир без страховочной сетки; невероятно сильный и печально хрупкий, зависимый оттого, кто удержит его разум в теле, когда душа его покинет.
Он промолчал, подтвердив мою догадку. С зачастившим дыханием я облизала губы. Вампиры присваивают ауры, чтобы обмануть собственный разум, уверить, что его все еще омывает душа. Теперь понятно, почему отец Айви рискует жизнью, только бы поить ее мать своей, и ничьей больше кровью. Он омывает ее разум своей аурой, своей душой, в надежде, что она вспомнит, что такое любовь. Может, она и вспоминает — момент, когда пьет.
Наконец я разобралась. Потрясенная до глубины души, я глядела на дорогу, не видя. Сердце прыгало, а голова шла кругом.
— Вот почему Одри захотела быть моей наследницей, — тихо сказал Питер, — хотя для нее это очень тяжело.
Мне хотелось остановиться. Остановиться вот здесь, прямо посреди долбаного моста, и все обдумать. Питер весь поник, и я задумалась, сколько же он мучился выбором — остаться таким как есть, заставляя ее страдать, или стать нежитью и тоже заставить ее страдать, но по-другому.
— А Айви знает? — спросила я. — Про ауры?
Он кивнул, скользнув взглядом по швам у меня на шее.
Конечно.
Питер, это… это… — Я не знала, что сказать. — Почему вы это скрываете?
Он провел рукой по лицу — злой жест, настолько напомнивший Ника, что я поразилась.
— А ты бы разрешила Айви пить кровь, если бы знала, что она перенимает твою ауру, свет твоей души? — спросил он вдруг, вперившись мне в глаза.
Я смущенно пробормотала:
— Да. Да, разрешила бы. Питер, это так прекрасно было. Что-то было в этом такое правильное…
Лицо у него из гневного стало удивленным.
— Айви очень повезло.
Чувствуя, как сжимается сердце, я быстро заморгала. Не буду я плакать. Я расстроена и подавлена, а еще я собираюсь убить Питера через каких-то пару миль. Меня везет поезд, и мне его не остановить. Реветь бесполезно. Надо понять.
— Мало кто так на это смотрит, — сказал он. По его лицу бежали тени от мостовых конструкций. — Ты совсем не обычная, Рэйчел Морган. Мне не удается тебя понять. Жаль, времени нет. Может, после, когда я умру? Я приглашу тебя потанцевать, и мы поговорим. Обещаю, кусаться не буду.
Нет, не выдержу.
— Я включаю фары.
Стиснув зубы, я потянулась к кнопке. Он жив, ему есть чему учиться, что узнавать. И чему научить меня, прежде чем разум навсегда его покинет.
Питер даже не пошевелился, когда я нажала кнопку. Я выпрямилась и похолодела — индикатор не загорелся. Я еще раз нажала кнопку — бесполезно.
Не работают, — сказала я. Мимо проехала машина. Я нажала еще. — Ну почему они не включаются, блин!
Я попросил Дженкса их вывести из строя.
Сволочь! — заорала я, так стукнув кулаком по панели, Что достало даже через амулет от боли. — Сволочь чертова!
Из глаз полились слезы, я сгорбилась на сиденье, отчаянно стараясь их унять.
Питер взял меня за плечо:
— Рэйчел! — Виноватые глаза, глядящие на меня с лица Ника, разрывали мне сердце. — Не надо, — сказал он умоляюще. — Мне хочется уйти вот так, чтобы моя смерть кому-то помогла. Может быть, за то, что я тебе помогу, Господь меня не отвергнет, даже утратившего душу. Прошу, не останавливай меня.
Я зарыдала в открытую, не смогла сдержаться. Нога застыла на педали, я твердо держалась в пяти метрах от впередиидущей машины. Он хочет умереть, и мне надо ему помочь, неважно, хочу я того же или нет.
— Не получится, Питер, — сказала я тонким голосом. — Были специальные исследования. В отрыве от разума душа теряет все, что ее держит, и рассыпается. Питер, от нее ничего не останется. Все равно как если бы ты не существовал…
Он смотрел на дорогу, бледный в янтарном закате.
— Ох. Вот он.
Я задержала дыхание.
— Питер, — в отчаянии сказала я. Мне не повернуть обратно. Не остановиться. Только двигаться вперед. Тени от балок как будто замелькали быстрей. — Питер!
Я боюсь.
Я смотрела поверх машин на приближающийся белый грузовик. Видела Ника — уже не в облике Питера, а просто под обычными маскирующими чарами. Неверной рукой нашла руку Питера, она была влажная от пота, он вцепился в меня с силой перепуганного ребенка.
Я с тобой, — сказала я, не дыша, не способная отвести взгляд от вырастающего грузовика. Что же я делаю?!
Я не сгорю, когда взорвется бензобак? Рэйчел, я не сгорю?!
Голова раскалывалась. Вздохнуть не было сил.
Нет, я не допущу. — Слезы холодили мне щеки. — Я буду с тобой, Питер. Никуда не уйду. Вот моя рука. Я буду с тобой, пока ты не уйдешь, я никуда не денусь, ты не останешься один, я тебя не брошу. — Я что-то говорила, говорила, и неважно было, что. — Я тебя не забуду, Питер. Всегда буду помнить.
Скажи Одри, что я ее люблю, даже если я забуду, почему люблю.
Вот и проехала последняя машина. Я перестала дышать. Глаза не отрывались от колес грузовика. Они вильнули.
— Питер!
Все случилось быстро.
Грузовик рванул через временную разметку, я ударила по тормозам — инстинкт сработал. Пальцы сжимали руку Питера, а локтем я зажала руль.
Панелевоз повернул; он вырос над нами, плоской стенкой закрыв весь мир. Ник пытался развернуться поперек полосы, не задев меня. Оскалившись от ужаса, я выкрутила руль. Он старался не задеть меня! Хотел ударить только по пассажирской стороне.
Грузовик врезался в нас, будто таран. Голова мотнулась вперед, я ахнула — и тут сработало инерционное заклятье. В лицо мокрой резиной шмякнулась воздушная подушка, стало больно — и спокойно. Только тут же на смену облегчению пришло чувство вины, что я цела, а Питер… О Господи, Питер…
