Эйрлин и Исиллдир Иллириндор, а с ними и всех женщин солнечной страны эльфов!
Крошечная искорка надежды вспыхивает в душе Винтер и гаснет ещё прежде, чем утихают восторженные крики в зале Королевского Совета.
Крылатая эльфийка почти ничего не слышит, охваченная горем.
Конечно, если Залинор держит её в темнице, она с радостью выйдет на волю. И будет счастлива видеть свободными всех эльфиек на свете.
Однако ей нестерпимо хочется увидеть на свободе и Каэля с Ррисом.
А они — мужчины.
Слёзы стынут на щеках Винтер, когда они с Исиллдир сидят на широком камне на холме над городом в опускающихся сумерках. Густые леса темнеют за их спинами, широкие поля расстилаются перед ними, а внизу, в огромной чашеобразной долине, раскинулся город.
Сегодня, наверное, все лесные совы слетелись к Винтер. Маленькая ушастая сова с бледно-золотистыми глазами и светло-коричневыми перьями сидит у эльфийки на плече. Другие совы и совята расселись на ветвях неподалёку.
Эльфиек охватывает непонятная тревога, тишина будто предупреждает их о грядущем. Перед ними встают образы отвратительной тьмы.
Не в силах сбросить отупляющую тревогу за Каэля и Рриса и забыть о птицах, предупреждающих о беде, Винтер пристально вглядывается в заострившиеся черты лица Исиллдир. Воительница не сводит глаз с города. Её спина гордо выпрямлена и не очернена крыльями.
Слишком остро ощущая свои проклятые крылья, Винтер туже сворачивает их, до боли, будто пытаясь наказать. Неужели боль поможет ей, рождённой икаритом, избавиться от позора?
Позор. Позор. Позор.
— Как ты думаешь, какими мы были бы без Залинора? — вдруг прерывает тишину Исиллдир, обращаясь к Винтер на языке эльфов, врываясь в её мучительно сложные размышления.
— Я… не знаю, — поколебавшись, выдавливает Винтер.
В потоке предупреждений, который ей передают совы, Винтер трудно говорить. Предостережения сов мрачны и мешают размышлять сильнее, чем громкий щебет других птиц.
Исиллдир прожигает Винтер серебристым взглядом.
— Надо обязательно снять эти ожерелья.
Винтер отвечает не сразу, преодолевая желание молчать.
— Ты права, Исиллдир, — наконец выговаривает она и с усилием вдыхает, чтобы произнести следующие слова, пока не перехватило горло. — Мне кажется, Сильмир рассказала о Залиноре правду.
Исиллдир мрачнеет. Ей тоже трудно говорить, преодолевая запретные мысли.
— Когда на нас надели эти ожерелья, мы изменились. Мой старший брат тоже стал другим. Все, кого я знала, изменились до неузнаваемости.
Перед глазами Винтер вспыхивают воспоминания, как будто гладь озера памяти потревожил брошенный камень.
— Я помню брата, Каэля… помню, каким он был до того, как на него надели Залинор.
Храбрый, непримиримый Каэль. Залинор ему надели в одиннадцать лет, не стали дожидаться двенадцатого дня рождения. Всё потому, что он становился неуправляемым. Дрался со всеми, кто смел назвать его любимую сестру грязным икаритом.
Из глаз Винтер струятся слёзы.
Вспоминает она и тихого, всегда погружённого в книги Рриса, любимого друга Каэля. На него жрицы тоже надели Залинор раньше положенного срока. Он написал длинный трактат в защиту Винтер, поставил внизу своё имя и прибил листок к двери школы, к ужасу родителей, жриц и всех учеников. Не остался равнодушным и Королевский Совет.
Обоих альфсигрских эльфов в тот же день быстро и без особых церемоний привели в святилище Эалайонторлиан.
Винтер вздрагивает от ужасных воспоминаний: её любимый брат осыпал родителей ругательствами, пока альфсигрские военные тащили его прочь из дома, а Каэль с мольбой смотрел на сестру.
«Ты хорошая! — кричал он. — Все лгут! У тебя прекрасные крылья, и я тебя люблю! Помни об этом! Не забывай!»
Мгновение Винтер молчит, не в силах произнести ни слова, борясь с болью воспоминаний, а совы, подобравшись ближе, шуршат крыльями, будто накрывая её плащом доброты.
— Что случилось с Каэлем и Ррисом, когда они вернулись? Какими они стали? — тихо спрашивает Исиллдир.
Слеза тихо скатывается по щеке Винтер.
— Каэль будто примирился с жизнью. Его недовольство… раздражение… приглушили. Он перестал драться с мальчишками. Перестал спорить с матерью и отцом. И всё же иногда они с Ррисиндором тайком говорили, что Альфсигр не должен обращаться со мной так жестоко. Уверяли, что все неправы. И я вовсе не проклята.
Исиллдир пристально вглядывается в лицо Винтер серебристыми глазами.
— Их мятежный дух не был подавлен до конца.
Винтер раздумывает над её словами, возвращаясь к рассказу Сильмир освобождённым от предрассудков уголком сознания, хотя большая часть её разума сопротивляется страшным мыслям. И всё же в ней загорается искорка мятежа, которая ведёт к свету.
— Какой была ты до того, как на тебя надели Залинор? — спрашивает Исиллдир каким-то непривычным механическим голосом.
Винтер с усилием обращается к далёким дням, к тонущему в туманной дымке детству. Прошлое кажется сном.
Отчасти забытым сном.
Маленькая сова на плече Винтер прижимается к шее эльфийки и мысленно поддерживает её, будто помогая погрузиться в воспоминания.
— Я пряталась в комнате, — тихо отвечает Винтер. — Было так… трудно выходить, когда все с нескрываемым отвращением смотрели на меня и мои крылья. Мать и отец мучились и страдали оттого, что я родилась такой. И всё же… иногда мне бывало хорошо. Каэль и Ррис приносили мне кисти и краски и играли со мной. Вот тогда, с ними, я бывала почти… счастлива.
Голос Винтер срывается, когда память открывает ей прошлое.
Нестерпимо печальное прошлое…
Она тайком пыталась летать, поднималась в воздух среди усыпанных белыми цветами сливовых деревьев. Весна наполняла её сердце радостью под песни крылатых друзей, весело щебетавших вокруг. И Винтер летела, поднималась к самому центру небесного свода — цветочные облака принимали её в тёплые объятия, а солнце покрывало поцелуями её крылья.
И вдруг кто-то схватил её за щиколотку и сдёрнул вниз, к земле. На неё посыпались удары, и Винтер закричала, сжимаясь на зелёной траве. Птицы встревоженно щебетали, набрасывались на жрицу, но встречали лишь удары.
Некоторые падали замертво.
Любимый дрозд упал рядом с Винтер — оторванное крыло бессильно повисло.
Ужас в застывших глазах птицы навсегда врезался в память Винтер вместе с ударами по крыльям, с невыносимой болью, от которой она кричала, обещая, что больше никогда, никогда не станет летать.
Потом её отдали на обучение к жрицам. Заставили бесконечно читать вслух священную книгу эльфов Эалэйонториан.
В книге говорилось о порочных крылатых, о грехе, об искуплении, против чего восставала душа Винтер.
И ещё одна картина встала перед глазами Винтер…
Она вошла в комнату, где горел огонь, и вдруг всем существом она ощутила, как огонь устремился к ней, будто радостно приветствуя, а огонь внутри Винтер загорелся золотистым пламенем.
Она коснулась огня мизинцем, но не обожглась, а лишь согрелась,
