— Да ну тебя, я же серьезно! — обиделся ухоноид.
Долго оставаться здесь никому не хотелось. В дорогу собрались быстро. Шли не оглядываясь. Милав прихватил с собой один «кокон» — так… на всякий случай…
Несмотря на размеры, «кокон» был довольно легким. А его эластичность позволяла использовать «трофей» в качестве плаща, одеяла, спального мешка, наконец. Кажущаяся рыхлость не мешала ему отлично защищать от влаги — это наглядно показал первый же дождь, в начале которого Милав накрыл себя «коконом» и остался абсолютно сухим, в то время как его товарищи основательно промокли. Кальконис, увидев преимущества «мешка», пожалел, что оставил свой на стоянке. (Не возвращаться же за ним, в самом деле!) А Ухоня, испытывавший патологический страх перед всякими змеями, пауками, тараканами, и слышать не хотел о подобной защите:
— Да я лучше промокну до последнего тигриного волоска, чем надену это страшилище на себя!
— На вкус и цвет товарищей нет! — откликнулся Милав.
К полудню дождь прекратился. Но солнце так и не смогло пробиться сквозь плотную пелену облаков. Было холодно и тоскливо.
Они решили отдохнуть и присели недалеко от дороги прямо на поваленный недавним ураганом дуб. Говорить не хотелось. Молчали.
Вдруг Ухоня поднял голову и насторожился.
— Ты чего? — спросил Милав.
— Едет кто-то
Милав поднялся, огляделся по сторонам.
— Где?
Ухоня поводил носом и показал. Милав долго всматривался и наконец увидел далеко-далеко впереди черную точку.
— К нам гости! — сказал он.
— Гостям не рады конокрады! — пробурчал Ухоня. — Это что-то новенькое в репертуаре аборигенов — до сих пор они сторонились нас.
— Наверное, узнали, что мы теперь безлошадные, и перестали бояться «летучего» возмездия.
— Как бы все это нам боком не вышло!
— Не боись, Ухоня, что мы, пяток вояк не одолеем?
— А их всего пять?
— Пока не видно. Но повозка одна. Много ли в ней может быть народу?
— По мне — пусть их побольше будет! Что-то замерз я совсем — пора согреться!
— Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа!
— Иди ты, напарник, со своими подковырками сам знаешь куда!
— К Аваддону, что ли?
— Ага! А можно еще дальше!
— Это не простая повозка, — вступил молчавший Кальконис.
— Откуда ты знаешь? — Ухоня был на взводе и не собирался успокаиваться.
— Это дормез. Мы такой в замке доджа Горчето видели…
Все подумали об одном и том же: Аваддон! Но Милав сразу же отверг эту мысль: станет черный маг трястись по такой отвратительной дороге, чтобы поприветствовать росомонов в своих владениях! Чушь да и только…
Они продолжали сидеть, молча наблюдая за тем, как приближается огромный экипаж, влекомый восемью конями.
— А с чего мы взяли, что дормез месит грязь по наши души? — спросил Милав, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Действительно, — поддержал Ухоня. — Может быть, он здесь на прогулке, проездом?
— За много переходов от ближайшего города? — остудил их фантазии Кальконис.
— Может, ему экзотики захотелось! — не отступал ухоноид.
— Ладно, спорщики, приберегите свои силы, — проговорил Милав, напряженно вглядываясь в экипаж, до которого осталось не больше двадцати саженей.
Прошло еще немного времени, и дормез поравнялся с сидящими на обочине росомонами. (Незадолго до этого Ухоня уполз за дерево и растворился в воздухе). Экипаж качнулся на ухабе и замер.
— Значит, все-таки к нам… — едва слышно проговорил Милав и положил руку на Поющего. Впрочем, не было видно ни одного воина. Двое слуг сидели спереди и правили дормезом и еще двое стояли во весь рост позади на специальной площадке. Но Милав знал, как обманчива бывает подобная обстановка, и держался начеку.
Слуги резво соскочили с задней площадки, подбежали к лакированному боку экипажа и поставили небольшую скамеечку, которую принесли с собой. Затем распахнули дверцу и замерли в глубоком поклоне. Прошла секунда, вторая, третья…
Дормез качнулся, и из дверцы вышел высокий мужчина. Он застыл на скамеечке, подождал, пока слуги расстелили перед ним узкую дорожку сажени в три длиной, огляделся по сторонам и двинулся прямо к росомонам. Милав смотрел на приближающегося незнакомца и гадал: с какой целью столь знатный вельможа почтил их своим присутствием?
Тот шел уверенной походкой и глядел строго вперед. Милав без труда смог поймать его надменный взор:
«Латтерн О-Тог — чистокровный гхот, потомственный дворянин; согласно генеалогическому древу, представляет побочную ветвь правящей династии гхотских королей. На престол не претендует, будучи и без того абсолютным правителем страны при малолетнем Сыбзыке Четвертом. Умен, расчетлив; с врагами королевства беспощаден. Вдовец, имеет сына и… и еще сына. Искусный интриган и изощренный словоблуд…»
Латтерн О-Тог остановился в трех саженях от Милава и Калькониса, поднявшихся навстречу родовитому гхоту.
— Я — токонг короля гхотов Сыбзыка Четвертого Латтерн О-Тог.
— Я — вольный путешественник Милав из удела Годомысла племени Рос.
— Я — Лионель де Кальконис, странствующий поэт и философ.
Латтерн О-Тог огляделся вокруг, словно искал кого-то.
— А где же ваш третий товарищ? — спросил он. Милав сделал удивленное лицо:
— Третий? Простите, я не понимаю, о чем вы. Мы с моим товарищем путешествуем вдвоем. Чем обязаны такому вниманию?
Латтерн О-Тог подал знак слугам, и они мгновенно принесли откуда-то широкое, удобное кресло. Латтерн О-Тог сел и движением руки пригласил Калькониса и Милава последовать его примеру. Путешественники подчинились. Родовитый гхот некоторое время молчал, потом заговорил. Слова его лились плавно и неторопливо, словно полевой ручеек; под такую речь хорошо дремать, лежа с закрытыми глазами. Но завораживающая плавность была ловушкой — Милав это хорошо понимал; собеседник подвергался гипнозу, его бдительность усыпляется, а когда визави Латтерна впадал в эйфорический ступор, с ним можно было делать все, что захочешь.
— Как уже говорилось, я — токонг короля.
— Простите наше незнание местных знаков отличия, — подал голос сэр Лионель. — Токонг — это титул или должность?
Латтерн О-Тог высокомерно посмотрел на Калькониса и ответил:
— ТОКОНГ — это ТОт, КОторый Не Говорит!
Объяснение мало прояснило положение вельможи в иерархии местной знати. Латтерн О-Тог это понял и добавил:
— Мое положение таково, что мне не нужно даже говорить — меня все понимают с одного взгляда!
