Словно наблюдая за собой со стороны, я увидела – вот они укладывают сверток на пол, отгибают край покрова и показывают мне исхудалое, восковое лицо, полускрытое прядями смерзшихся волос… Я торопливо отвожу их рукой и разеваю рот в диком вопле ужаса, ибо в этом искривленном, безобразном трупе я внезапно узнаю его – моего Астора! Вокруг меня заполошно мечутся бородатые, облаченные в тулупы мужики, а я все кричу, кричу и никак не могу остановиться… Я бросаюсь к нему на грудь, прижимаюсь губами к его холодным устам, согревая их своим дыханием, и ощущаю – вот они едва уловимо приоткрываются в робком вздохе, а длинные, плотно сомкнутые ресницы трепещут, силясь подняться…
– Живи! – и приказывала и умоляла я, растирая его бледные щеки. – Не смей умирать, Астор!
Он проболел очень долго – всю зиму. Состояние его здоровья то улучшалось, то вновь ухудшалось, пугая меня затяжными припадками судорог и многочасовыми приступами лихорадочного жара. Несколько раз он находился на волосок от смерти, выкарабкиваясь лишь чудом. Но к весне самое худшее все-таки осталось позади, и я смогла вздохнуть с облегчением, признавшись самой себе – он выживет. Хотя увы, я смогла выходить лишь его истощенную недугом физическую оболочку, не сумев спасти легкокрылую душу. Теперь он, словно каменный истукан, неподвижно сидел в кресле у камина, проводя целые дни в тупом, сонном оцепенении, никак не реагируя на внешние раздражители и не отвечая на адресованные ему вопросы. Немигающий взгляд потускневших золотых глаз намертво вперился в одну точку, из уголка вялого рта свисает нитка тягучей слюны. Он здесь, с нами, и в то же время – его здесь нет, а утерянный разум принца блуждает где-то далеко, отказываясь возвращаться в постаревшее, иссохшее тело. Глубоко ввалившиеся глаза окружены сеткой морщин, волосы поседели, обвитые узловатыми венами руки уродливо скрючились. Душа, молодость и красота покинули эти бренные руины минувшего величия, будто в насмешку оставив мне тень былого Астора, с немым укором скорчившуюся в мягком кресле.
Он не мог самостоятельно есть и пить, ходил под себя и источал омерзительный трупный запах, вызывающий отвращение у всех, кроме меня. Я нянчилась с ним, как с ребенком, готовая стойко переносить любые неудобства, только бы хоть чем-нибудь облегчить его скорбную участь. Позабыв о детях и делах страны, я проводила часы и сутки возле его кресла, нежно опекая беспомощного, безумного старика, некогда называвшегося прекрасным принцем Астором. Я прижималась к его неподвижным ногам и пылко целовала безобразные руки, пытаясь пробудить уснувший разум великого гранд-мастера демонов. Но все мои попытки оставались напрасными, не принося ни малейшего результата. Не помогли ему и усилия наших магов, испытывавших на принце свои самые сильные заклинания и лекарства. Ожидаемого улучшения в его состоянии так и не наступило, и постепенно от Астора отступились все, кроме меня, да еще Люция, иногда посещавшего странного больного и с любопытством рассматривающего его непроницаемое лицо. Догадывался ли Люций о том, кем доводится ему этот неопрятный старик? Возможно – да, ибо чем еще можно объяснить бесконечное терпение семилетнего мальчика, непоседливого от природы, но между тем старательно кормившего с ложки своего неблагодарного пациента? Врожденным милосердием – или же все-таки зовом родственной крови, властно звучавшим в его молодом сердце? Проклиная собственную нерешительность, я многократно порывалась рассказать сыну всю правду обо мне и Асторе, но так и не отважилась это сделать…
Начало лета в этом году выдалось теплым и ветреным. На дворе стоял самый разгар мая, превративший наш сад в белую вакханалию пышно распустившегося яблоневого цвета, чем-то схожую с зимней пургой и напоившую порывистый ветер сладостным ароматом, кружившим голову всему и вся. Усеянные цветами яблони напоминали мне юных невест, принарядившихся в ожидании обещанного им жениха. И, видимо поддавшись очарованию этой невинной яблоневой сказки, у нас в округе играли свадьбу за свадьбой, но я отклоняла все приглашения на устраиваемые торжества, предпочитая проводить время возле Астора, поместив его в вынесенное из дома кресло.
Солнце клонилось к закату, уже не изнуряя нас жарой, а лишь нежно лаская своими прощально угасающими лучами. Яблони отцветали, теряя лепестки, опадающие к нам на плечи невесомым, медвяно благоухающим покровом. Я стояла, непринужденно опершись на ствол старого, кривого дерева и рассеянно наблюдая за усаженным под яблонями Астором, густо обсыпанным облетевшими с ветвей лепестками. Было в этой картине что-то неправильное, бередившее мне душу какими-то полузабытыми, несостоявшимися ассоциациями…
– Белый вихрь соединится с зеленой листвой! Так, кажется, он тебе говорил? – Неоднократно слышанный голос вклинился в мои размышления, обрывая их на самом интересном месте. – Он ведь обещал тебе встречу тогда, явившись в Оке времени? – подчеркнула бабушка Смерть. – Не так ли, дорогая?
– Так, – насупленно буркнула я, отводя взгляд, – обещал…
Они возникли как раз напротив меня, обнимая друг друга за талию и жалостливо поглядывая на безвольно поникшего в кресле Астора. Я сердито нахмурилась, раздосадованная их вниманием.
«Обе явились – Смерть и Аола! – Я мысленно сплюнула от раздражения, раздразненная их цветущим видом, резко контрастирующим с немощью моего любимого. – И зачем, спрашивается, пожаловали? Опять мои раны бередить собираются? Не позволю…» Я решительно выпрямилась…
– А ты не кипятись, внучка! – насмешливо посоветовала Смерть. – Ты вот мне объясни – с чего это ты решила, будто он тебе о снеге говорил?
– О снеге? – вслух удивилась я. – И правда, почему?
Белые хлопья на экране Ока времени, кружащиеся на фоне зеленой листвы… Почему я думала, что он подразумевал снег? Нет, они больше напоминали лепестки яблонь, летающие по нашему саду…
– Вот видишь, он свое обещание выполнил, – зачем-то уточнила Аола, раня мое сердце своей жестокостью. – Вы встретились!
– Встретились… – эхом откликнулась я, не найдя лучшего ответа.
– И ты любишь его по-прежнему? – участливо спросила Смерть. – Даже такого?
– Люблю! – Я гневно мотнула головой, стряхивая лепестки. – Люблю еще больше!
– Хочешь, чтобы он выздоровел? – Дарующая жизнь крутила в пальцах стебель алой розы. – Мечтаешь о его благополучии и в том случае, если выздоровление Астора не принесет тебе счастья, если он тебя разлюбит?
– Пусть, – словно переходя последний, безвозвратный рубеж, жертвенно согласилась я. – Мои желания уже неважны! Если он станет прежним, я даже готова отпустить его к другой женщине – пусть только их любовь будет взаимной и сделает его счастливым. Я согласна никогда не видеть его впредь – лишь бы только знать: он жив, здоров и счастлив. Я готова отдать ему свою жизнь, если это возродит его душу…
