— Ты с ума сошел?! Она решит, что мы собираемся выгнать её из дому.
— Я понимаю. Я просто хотел спросить, может, ты хочешь её видеть?
— Конечно, хочу! Раз уж мы всё обсудили, пускай зайдет, я попрошу у неё прощения.
— Боюсь, она собирается сделать то же самое, — улыбнулся он.
— Да, Гарри, мы все только и делаем, что просим друг у друга прощения. Это как-то… не очень правильно, наверное.
— Ну, твою угрозу по поводу «до часа ночи» я запомнил, так что от меня теперь извинений не дождешься.
— Никогда не думала, что ты настолько мелочный, чтобы придираться к словам! Ужас, что за муж мне достался!
«Во всяком случае, лучше, чем предыдущий», — подумал он с сарказмом и сам же его устыдился. Чтобы скрыть выражение своего лица, он встал и пошёл к двери, чтобы позвать Джинни.
— Гарри! — остановила она его, когда он уже взялся за ручку. Он обернулся. — Как я выгляжу? Она меня не испугается? Не хочу это видеть в её глазах.
— Не беспокойся. Джинни не из слабаков!
Она сидела на стуле, наклонившись, вложив руки между сжатых коленей и тихонько покачивалась взад-вперед. Ему снова стало совестно, что он не попытался уговорить её уйти.
— Джинни, — прошептал он, и она встрепенулась, бросив на него вопросительный взгляд. Сейчас с взметнувшимися бровями и приоткрытым буковкой «о» ртом она удивительно напоминала ему маленькую себя, глазевшую на него при каждом удобном случае.
— Не хочешь зайти?
Она кивнула и распрямилась, зачем-то взлохматив волосы, и в два шага добежала до двери палаты.
Она вошла тихонько-тихонько, на цыпочках, как будто боясь разбудить пациентку. Гермиона тут же впилась в неё встревоженным взглядом, сдвинув от напряжения брови и закусив нижнюю губу. Джинни медленно приблизилась и сказала как-то легкомысленно:
— Привет!
И потом внезапно просто рухнула вниз и уткнулась Гермионе куда-то в плечо. Её волосы на мгновение покрыли лицо подруги. Когда она подняла голову, на глазах стояли слёзы. И не просто слёзы, Гарри тут же по всем внешним признакам определил, что приближается гроза.
«Я зря её впустил», — подумал он, но было уже поздно.
Она взяла ладонь Гермионы меж двух своих, покачивая её, словно не зная, что с ней делать, а потом как-то беспомощно оглянулась в его сторону.
— Здесь же нельзя курить?
Он молча помотал головой.
— Джинни, пожалуйста, прости меня… — начала Гермиона, но та вдруг резко повернулась к ней и бросила коротко и зло:
— Заткнись!
Он открыл было рот, но она ткнула в него пальцем.
— И ты, ты тоже заткнись! Вы оба. Раз уж ты выжила, героиня херова, я тебе хочу кое-что сказать. Признаться кое в чем.
Она наклонилась к её ладони и поцеловала кончики пальцев.
— Я хотела, чтобы ты сдохла! — это вырвалось из неё буквально истерическим вздохом, как будто она была на грани того, чтобы завопить во всё горло. — Я сидела там и мечтала, мечтала только об одном — чтобы ты всё-таки сдохла!
Слёзы хлынули у неё из глаз и, кажется, всё стало понятно.
— Как же ты достала меня, достала до такой степени, что я света белого готова не видеть, лишь бы уже когда-нибудь избавиться от тебя! Ты бешеная, упрямая, тупая сука, которая только и делала, что портила мне всю жизнь! Я всегда тебя ненавидела, так ненавидела, что готова была просто подняться ночью, положить тебе подушку на лицо и давить, давить, до тех пор, пока твои слабенькие ручонки не перестанут дергаться, чтобы больше никогда не слышать твоего писклявого голоса, читающего очередные никому не нужные нотации, чтобы не видеть этих твоих спутанных волос, этого вечно мелькающего туда-сюда перед глазами лица, чтобы уже выкинуть тебя из своей жизни и забыть, не думать, не мучиться от бессильной ненависти! Ты всё испортила, всю мою жизнь! Что тебе стоило схватить этого придурка за шкирку еще на третьем курсе и просто ткнуть его носом, сказать «теперь ты мой парень, всё, не обсуждается»! И он бы побежал за тобой, как баран на веревочке, никуда бы не делся. Но ты же выбрала другой путь. Ты решила всем вокруг испортить жизнь, ВСЕМ! Из-за тебя я вынуждена была переживать в прошлом году эту комедию, этот грёбаный фарс под названием «свадьба», который абсолютно ничего не гарантировал, пока ты постоянно крутилась вокруг! Переживать и трястись от страха каждую секунду, каждую грёбаную секунду! У-у, как ты достала меня, сука! А потом ты стала трахать меня этими своими письмами, до потери сознания, до того, что мне уже белый свет был не мил! Ты всё вокруг только портишь! Мне, моему брату, моим родителям, чокнутая ты сука! Всё из-за твоей вшивой правильности, из-за твоих принципов, из-за того, что ты же не можешь по-людски, нормально, только через жопу! А потом ходишь и перед всеми извиняешься. «Изви-ини-ите!» Да кому усрались твои извинения?! Кому нужны твои подвиги, самопожертвование, кроме тебя самой и горстки таких же чокнутых, как ты?! Вроде этого, который стоит сейчас и смотрит, как баран…
Весь этот монолог она держала ладонь Гермионы у своей щеки, по которой катились слезы, и медленно гладила её, словно ребенка.
— Да, что вот ты смотришь?! — она вскочила и подбежала к нему. — Ты точно такой же, ничем не лучше! Вы оба — чокнутые! Пришибленная парочка! Больные, вас за нормальных людей-то никто не считает! Два сапога — пара! Да и не нужен ты мне! Слышишь?! Не нужен, на хер ты мне не сдался, сидите вдвоем со своими паршивыми принципами! Больные! Пошли вы оба В ЖОПУ! Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!
Она замолотила по нему кулаками, уже не в силах ничего говорить, рыдания душили её, и он запустил пятерню в её рыжую гриву, ухватил и ткнул лбом себе в грудь, удерживая, пока она продолжала молотить его и дергаться в сотрясающей её истерике. Это продолжалось минуту, не более, пока она совершенно не затихла, вцепившись пальцами в его рубашку.
Когда она, наконец, оторвала от него голову, он спросил:
— Всё?
— Всё, — кивнула она, с шумом втягивая носом воздух.
— Что мешало это сделать два дня назад?
— Думала — удержусь.
— В следующий раз не думай. Это не твоё.
— Ага, — она кивнула.
— А теперь иди и скажи доктору, что я уже сейчас ухожу.
— Есть, капитан.
— Иди, — он подвинул её в сторону двери и легонько шлёпнул чуть ниже спины.
— Увидимся, — кивнула она Гермионе и вышла.
Гермиона слабо улыбалась.
— Хорошо, что она выговорилась, — сказал он, приглаживая волосы.
— Да, — согласилась она, — хорошо. Знаешь, я почему-то почувствовала сейчас укол ревности.
— С чего бы? Из-за того, что я её успокаивал?
— О, да нет, что ты! Я просто представила такой темперамент… в других обстоятельствах. Боюсь, мне до неё в этом плане очень далеко.
