Уже ясно, что княгиня пожелала моего общества, поэтому я с тоской откладываю бумаги.
Поработать с ними удастся не раньше, чем Исе надоест меня мучить.
Не доверяю этой женщине. Ни на полпенса. И ее внезапная милость ко мне — спасла жизнь, приблизила, сделала наперсницей — заставляет только ожидать худшего. В присутствии Исы Рондомионской я ощущаю себя не кошкой — мышью в когтистых лапах. То втянет, то выпустит когти, то прижмет сверху, то отпустит — почти даст сбежать, чтобы схватить в последний момент.
Что же, пусть играет, пусть развлекается. Я послушна и тиха. Смиренно принимаю ее ядовитые укусы, как и проявления приязни. Княгине нравится моя сдержанность, а я играю в поддавки до поры и стараюсь быть удобной.
Она нужна мне. И знает это.
— Ах, дорогая, — смеется. Искренне, заразительно. — До сих пор поверить не могу, что ты пошла к моему мальчику с просьбой отпустить тебя замуж. О, какой удар по его эго!
Я прикусываю губу и отвожу взгляд. Раньше княгиня не упоминала о своей жестокой лжи. Мы делали вид, что того вечера и того разговора в саду снегоцветов не было вовсе.
Если бы княгиня не солгала мне тогда, если бы я не была такой легковерной дурочкой.
Если бы не сказала Элвину тех слов…
Я ведь совсем не хотела замуж за Бакерсона, он мне даже не нравился.
Сколько раз я думала о ночи новогоднего бала. Пыталась осмыслить, понять, спрашивала себя — не ошиблась ли я тогда? И отвечала сама себе — нет, не ошиблась.
Память и разум говорили «да», а душа и сердце твердили «нет». Все, что я знала и помнила об Элвине, убеждало, что он не мог этого сделать.
И все же я видела, как мой хозяин унизил и избил женщину, а потом овладел ею.
От воспоминаний на душе привычно скребется Маленькая Фран, и я приказываю ей замолчать.
— Он так любил тебя, — продолжает повелительница все с той же насмешкой. — Мне даже интересно стало, что он в тебе нашел.
Любил?
Внезапно куда-то пропадает весь воздух. Пытаюсь вдохнуть и не могу. Только сердце бухает кузнечным молотом — и шум в ушах.
Любил?
В памяти проносится вся недолгая история нашего знакомства. Его ирония и его забота. Ошейник, властью которого он не пользовался. Подарки, взгляды, улыбки…
И полные скрытого вожделения прикосновения. Я видела, знала, что Элвин хочет меня. Но он ни разу не позволил себе перейти границу…
А потом вспоминаю, каким видела его в последний раз: искаженное яростью лицо, разбитые в кровь пальцы, потемневшие от боли и гнева глаза. И жестокие слова, что я бросила ему в лицо на прощанье.
В тот миг подумала — убьет. Даже ждала, что убьет. Но он ничего мне не сделал. Разрешил выйти замуж и ушел.
Навсегда…
Я хватаю бокал с вином, выпиваю его залпом, не глядя.
Глотать больно. Вино попадает не в то горло, и я долго пытаюсь откашляться и утираю выступившие слезы. А княгиня рассматривает меня с любопытством, словно диковинное насекомое.
— Ты не знала, — говорит она, в изумлении качая головой. — Как такое можно было не заметить, девочка?
— Зачем… — голос звучит хрипло, сдавленно. — Зачем вы солгали мне тогда?
Она пожимает плечами:
— Было интересно, что получится. Элвина не так просто задеть, а тут такая возможность. Кто же знал, что мой мальчик примет все настолько близко к сердцу.
Иса берет еще один камушек и продолжает — задумчиво, с легкой грустью в голосе:
— О нем по-прежнему никаких вестей?
Я качаю головой.
— Шесть лет… — вздох. — Знаешь, — в ее голосе появляется доверительная нотка, — временами я скучаю. Он был такой затейник… никогда не знаешь, чего ждать. Особенно когда злился. Как на последнем балу…
И снова память почти против воли отзывается на слова княгини. Подсовывает все, подсмотренное в малой гостиной. Так, словно это было вчера. Свист хлыста, красные полосы на белоснежной коже, распущенная шнуровка платья, животные стоны…
— А что было на балу, ваше высочество?
Княгиня медленно проводит изящным пальчиком по нижней губе. По ее лицу ползет улыбка.
— Очень… неожиданная и приятная импровизация, дорогая. Элвин всегда умел меня удивить, — в ее голосе нежность. — Ты когда-нибудь думала, что невозможно повелевать, не испытав сладость подчинения? Цену власти понимаешь лишь вкусив полной беспомощности…
Я отвожу взгляд.
Хотела? Она этого хотела?! Унижения, боли, страха?! Хотела, чтобы ею овладели, как шлюхой, вот так — между делом, торопливо и грязно?!
Смотрю на ее мечтательное лицо, вспоминаю, каким довольным был ее голос в тот вечер, и вдруг понимаю — да.
Хотела.
Это слишком дико. Мысли разбегаются в стороны — подумаю потом, сейчас нельзя выдать себя, нельзя дать понять княгине, что я видела их…
— Мне не нравится чувствовать себя беспомощной, ваше высочество.
Она откладывает щипчики, чтобы снисходительно похлопать меня по плечу:
— Это потому, что ты и так все время беспомощна, девочка. Вот тебя и тянет приказывать. — И тут же, повелительно и резко: — Что там с договором?
Я выдыхаю и пытаюсь взять себя в руки. Вечер откровений закончился. Время показать, на что я способна.
— Я не успела просмотреть все. — Не успела потому, что она меня отвлекала, но говорить этого нельзя. — Но вот эти пункты — взгляните на формулировки.
Она бегло просматривает мои пометки и рекомендации по замене. Едва бросив взгляд в бумаги, возвращает их мне, отчего мои подозрения перерастают в уверенность.
— Неплохо. Продолжай!
— Это ведь не настоящий договор? — я стараюсь скрыть обиду в голосе. Первая серьезная работа, которой я так гордилась, — всего лишь очередная злая шутка княгини.
— О, разумеется, настоящий, дорогая. Именно его предложил князь Братсмута моему мужу. Около семи сотен лет назад.
— Это проверка?
Странно, но от того, что договор настоящий, пусть уже и не интересен никому, кроме архивариуса, становится легче.
— Я же говорила, что ты умничка, дорогая. Работай.
Возвращаюсь к тексту, чтобы снова и снова искать ловушки в хитросплетении слов.
Пусть Иса насмехается, весь Рондомион помнит, как совсем недавно я вытащила из ее цепких лап того наивного человеческого мальчика, поверившего посулам волшебного народа.
Их много здесь, на Изнанке. Куда больше, чем кажется на первый взгляд. Те, кто попали в мир фэйри случайно. Кому не повезло заключить сделку из-за незнания законов волшебного народа, неумения играть словами и смыслами.
За самонадеянность приходится расплачиваться свободой. Почти всегда.
