Никто не разговаривал, не делал лишних движений. Только предельно сосредоточенные лица без выражения. И никаких мыслей. Вообще никаких. И это – все наши шансы?
Справа послышался хрип. Я оглянулся. Стоящий рядом храмовник заметно покачивался, конвульсивно дергая руками. А потом вдруг рухнул на светлый мраморный пол, закатив глаза. Подбежавший лекарь оттащил его к стене, где кучей лежали еще дюжина таких же. Ментальные резервы вычерпываются до донышка. Люди дают больше, чем могут. И получают кровоизлияние в мозг. И даже у патрульных силы тают поразительно быстро. Я прикрыл глаза. Последний залп прозвучал едва слышно. Не открывая глаз, рубанул вперед и вниз Лучом. Залп не дошел, распался слишком рано, и теперь они лезли по балкону. Торопливая смена линии отбросила их назад. Все, это предел. Дальше мы покатимся вниз.
Я отошел от перил, посмотрел на то, что осталось от трети гарнизона замка, и заговорил, перекрывая и дождь, и ветер, и то, что раньше было бурей:
– То, что мы делаем сейчас – прямой путь в могилу. Посмотрите правде в глаза. И спросите у себя, хотите вы этого или нет, – я медленно переводил взгляд с одного на другого. И то, что я говорил, ввинчивалось в каждый мозг, хотели меня слушать или нет. Некоторые физически меня уже не могли понять. Другие подумали и мысленно ответили. И лишь единицы сказали что-то в слух.
– Мы не побежим!
– Да некуда уже…
– Это наш дом, мы не оставим его…
– А нужно? – спросил я ровно. – Вы боретесь не с причиной, а со следствием. Нужно, чтобы… – я говорил, говорил недолго, но для меня эти минуты растянулись в часы. Я излагал план, сплавившийся из надерганных за последние сутки мыслей, воспоминаний и слепой веры. Мыслей и веры – их, каждого из тех, с кем спорил, дрался и просто шел рядом. И сейчас я хорошо знал этих людей, не каждого, но – всех. И знал, что и как сказать, чтобы меня слушали. Знал, как подать каждое слово так, чтобы в него поверили. Бессознательно, но – беспрекословно, так, как будто каждое из этих слов возникло сперва в их собственных головах. Я создавал иллюзию, самую сладкую и самую убедительную из всех иллюзий. Иллюзию того, что решают – они.
И люди слушали. И люди верили – мне, только мне и никому больше. Слушали и верили даже те, кто в полузабытьи валялся у стен.
И они пойдут за мной, мной и светом, который несет мой меч.
Когда люди очень хотят верить, нужно дать только повод. В остальное они поверят сами. Даже маги очень хотят верить, что у них впереди – жизнь. И люди вставали и шли за мной.
И я знал, что это навсегда. Они видели не меня – а образ, сплетенный из слов. И никакая сила уже не сломает его в их головах и сердцах.
Я повернулся лицом к горизонту. Сознание распалось на тысячи граней, а потом сложилось вновь, став четким, как никогда. Я потянулся к своим теням, и потянул их силу к себе. Она взбурлила, встала на дыбы, могучая, безудержная и заполнила каждую клетку до отказа. Я схватил в горсть россыпь призрачных, не видимых больше никому нитей и дернул.
Для нескольких десятков людей мир замер на полушаге. Замер весь, вместе с призрачными порождениями бури. И люди бросились вперед, теперь уже не просто веря – зная.
Я ощущал спиной тяжелый взгляд черных глаз, но не чувствовал ничего. Не тебе выговаривать мне. Твое место – за моей спиной. Оставайся там.
А они… Пусть верят в своего мессию.
Скай.
Мир расплывался в мозгу в серое, ничего не значащее пятно. Он медленно проплывал внизу, не задевая отупевшее сознание, которое заволокло густым и липким, как патока, туманом. Мысли лениво ворочались в нем, все медленнее и медленнее, пока не застыли слипшимися леденцами.
В ушах звучал мерный, гулкий и очень, очень медленный стук. Сердце. Тихий шелест, все длящийся и длящийся. Без конца. Без начала. Это вдох.
Легкое напряжение в мышцах – и огромные, непомерно огромные крылья делают взмах. И легкое тело несется вперед.
И снова проплывает внизу мутно-серый от непогоды мир. И маленький его кусочек, окруженный тысячами сверкающих огоньков. И вдруг – вспышка, слепящая вспышка боли волной прокатывается по правому крылу, подхлестывая разум раскаленным кнутом.
Мотаю головой, слишком тяжелой, и сознание наконец проясняется. Животная форма всегда пытается подгрести сознание под себя, а я слишком давно ее не принимала. Замок, темная серая куча камня, казалась именно кучей. Темной. Серой. Я забрала влево и облетела ее с юга. Снова и снова, бесконечные круги в надежде хоть на что-то… За внешним периметром было пусто. Внутри него – только трупы и никого, кого можно было бы назвать живым. Опять. Снова. Как и как и час, и два, и три назад.
Я удивлена? Уже в который раз – нет. И, возьми меня Бездна, очень об этом жалею.
Слишком многое повернулось бы по другому, если бы…
ЕСЛИ БЫ.
Ненавижу сослагательное наклонение. Не ложка, а целая бочка бесконечных, черных, вязких и ядовитых, как сотня кобр, «если бы». Нет, не было и никогда не будет уже ничего по другому. Переиграть историю не могут даже титаны, что уж говорить о нас, полжизни проводящих в сослагательном наклонении.
Я скорчила гримасу на воображаемом лице. Не удержалась, и еще раз глянула вниз. По двору бродили разрозненные кучки крошечных, почти неразличимых сверху огоньков. В груди бродила злость пополам с горечью. Сухая, глухая, циничная. Это бывает с теми, кого лишают последних иллюзий. Ох уж эти наши иллюзии…
Чертовы титаны. Чертова война! Я почувствовала, как воздушные потоки снизились и понеслись над землей. И я неслась вместе с ними, а к горлу подкатывался крик – такой же сухой, горький и звенящий. Ледяной ветер обдувал крылья, крупные капли барабанили по толстой коже. А я неслась вперед, глядя, как мелькают внизу скалы, как сливается в одну неровную, неряшливо-бурую полосу зубцы обоих периметров. А впереди меня неслась ударная волна крика, звучащего на всех волнах разом. Сперва все они шли вместе, парализуя, оглушая, прижимая к земле. Потом одно горло сменило частоту колебаний. Следом другое. Потом третье, четвертое, пятое, десятое… Звуковые волны вздыбились, вошли в диссонанс и реальность стало крошить и корежить, как лист фольги. И первыми разметало в пыль выродков Паучихи. Я захлопнула пасть тут же – каменные стены уже начинали дрожать.
Я с силой взмахнула крыльями и поднялась выше. Это не панацея. Через сколько-то времени то, во что переплавилась душа, совьет новое тело. Это злоба, горячая детская злоба на затеявших все это, требовала выхода и находила его. Восточная башня выросла на пути черным узким огрызком, безлюдным и разоренным. Здесь тоже бродили мелкие светящиеся точки, но разрушить их – значит разрушить замок. Я обогнула башню со стороны двора и полетела дальше. Я возвращалась обратно, так и не найдя того, что искала.
