Безусловно, проявление фантома в этом мире было для меня необычно, но пугало не это: я видел нечто материальное, но знал, что этого нет. Все живое являет собой сплетения энергий и связей, но от колышущегося подле нас марева в мир не проникало ничего.
Дракон рядом со мной издал грозный, клокочущий в груди рык и попятился.
— Так вот ты какой, фантом, — сказал я глухо.
И словно подтверждая мою догадку, фантом подернулся рябью, стал прозрачнее, словно легкое облачко. Повинуясь порыву ветра, который дул, к счастью, не на нас, мираж проплыл по воздуху до соседнего камня и вновь сгустился, остановился призраком на камне. Я с ужасом смотрел на валун, на котором до сих пор сидел фантом: камень с тихим шелестом рассыпался в мелкую пыль, словно его только что перетер в порошок огромный жернов.
— Убей его, — тихо попросил я Мрака, но тот снова издал этот угрожающий, но растерянный взрык.
— Тогда подставляй лапу, — прошипел я, поняв его верно. Дракон был бессилен перед порождением времени, он не знал, что делать. Осторожно пятясь назад, не спуская с фантома пристального взгляда, я уперся спиной в ногу Мрака. Призрак времени не шевелился, но я чувствовал его пристальное, болезненное внимание.
Мне показалось на мгновение, я даже слышу едва уловимый шелест — шепот, который не раз слышал во сне… давно, когда еще был жив, но через мгновение признал, что потакаю своей памяти, шепчущей слова благодарности за подаренную свободу на языке, которого я никогда не знал.
Теперь я остро ощутил, что фантом — лишь проекция огромной, безумной силы, того, что в некоторых книгах называлось просто «быстрым временем».
Какова же эта сила на самом деле, и что будет, если она попадет сюда вся целиком? Не существа, привыкшие жить в ее власти, а само время? — как-то отстранено подумал я. — Это будет тем, что мы так часто предсказывали. Это будет концом всему.
Мрак услужливо поднял лапу, готовый в любой момент сорваться в небо, оставив меня с фантомом один на один. Тем не менее, когда я взобрался ему на спину, ящер вздохнул с облегчением — желая спасения, Мрак все же не хотел терять свою любимую игрушку. Не мешкая, он легко рванулся вверх и я с трудом успел схватиться за шершавый кривой шип у него на спине.
Я перегнулся, вглядываясь в скалы, стремительно уносящиеся вниз.
Конь, — с тоской думал я, но Алрена не звал. Теперь наши пути вовсе разошлись, он остался там, между смертельно опасными скалами, совсем один против фантома, уничтожавшего все живое. Я мог лишь надеяться, что жеребец успеет спастись.
Холод здесь, на огромной высоте, куда вознес меня дракон, был невыносим, но тепло его тела постоянно боролось с этой убаюкивающей, поглощающей все силой. Я едва ощущал его прикосновение.
Ледяной ветер, бьющий в лицо, наполнил глаза слезами. Мысли метались как бешеные, я с трудом их ловил. Этот полет напоминал мне поездку верхом, тот мучительный переход через горы, когда мы попали в буран и я, как сейчас, горбился на спине лошади.
Мне показалось, или лед отчетливо сковал спину?
Я в испуге выпрямился. Стерев многие шрамы с моего тела, дракон заставил меня забыть о холоде в спине, о ниточке, что связывала меня с Мастером, но сейчас подозрительно знакомый холод спиралью обвил мой позвоночник.
Тебе кажется, — подсказал Мрак. — Этого нет.
И холод отпустил. Дракон заложил на крыло, давая мне возможность заглянуть в пропасть, и упал вниз, купаясь в потока воздуха. Солнечный свет, пронзительный и по-весеннему теплый, заливал нас своими лучами, отогревая сердце. Я вспомнил внезапно другой полет, Ночного дракона, скользящего низко над землей и удивительное, более яростное тепло его тела…
Крылья Мрака развернулись. Движение прекратилось столь быстро, что я чуть не оторвался от его спины. Вися вертикально в воздухе, дракон вывернулся, придвинув свою голову к моему лицу, и шипяще спросил:
— Ты летал с Ночным?!
Я задохнулся от внутренней боли, рванувшейся через мои стены. Впервые с рождения дракон с такой яростью бился в них, пытаясь узнать, пытаясь ворваться в меня и подчинить. Он был в бешенстве и я ответил ему тем же, опрометчиво разменяв одну из своих тайн:
— Я летал еще до того, как ты родился, — остервенело закричал я, отражая его натиск. — На Ночном, чьим смотрящим — Мастер! Зеленый дракон говорил со мной, он спас мне жизнь, а я спас его. Ты думал, ты первый дракон, которого я вижу?!
Он молча смотрел на меня, взмахивая крыльями. Держаться вертикально в воздухе Мраку было нелегко, но он упорствовал. Я чувствовал его физическую боль и разочарование, облаком окутавшее нас. Я был не «его человеком», это то, что ощутил дракон.
Вот как, — Мрак отвернулся и мягко скользнул прочь. — Теперь я понимаю, почему ты не летал со мной. Твое сердце принадлежит Ночному, он вырвал его уже давно. Это то, что ты скрывал.
Мрак, — отозвался я устало, — он не прикасался ко мне, если не считать сомкнувшихся на моих плечах зубов.
Это он научил тебя защищаться, — упорствовал Мрак.
Я провел рукой по лицу.
У тебя нет другого человека, Мрак, и у меня нет другого дракона. Все что было, оно в прошлом. Сейчас я видел фантома и мы должны предупредить магов.
Я не буду делить тебя с другими, — предостерег дракон. — Я убью тебя.
— Это будет не так уж плохо, — прошептал я, вглядываясь вниз. Таким долгим мне казался путь до равнины, но сейчас Мрак, будто стрела пронизывал небо, и я уже видел на горизонте освободившиеся от снега холмы. Равнина там, за ними, и она тоже уже очнулась от зимней дремы. Ночь не успеет сгуститься, а мы уже опустимся на дорогу у ворот Форта…
И вот, наконец, мы покинули горы, понеслись над полями, где уже несмело покрывались тонкими маленькими листочками темно-зеленые кустики эрики, где пробивались робкие и еще нежные светлые побеги травы, где белели звездочки первоцветов, которые казались розовыми капельками в лучах заходящего солнца. Воздух обнял меня мягкими ароматами влаги и земли, нежный запах цветов тронул сознание, смешавшись в водоворот радости. Неожиданной, небывалой радости, столь незнакомой, столь острой, как рождение новой жизни, как восхождение полной луны. Но счастье — это короткое мгновение, и как каждая секунда жизни, оно проходит, оставляя лишь призрачное воспоминание.
Сердце мое болезненно сжалось, и причиной тому была вовсе не весна, которая окутывала своим приветливым теплом и забытой яркостью радовала глаз, привыкший к белому и серому. Сердце заныло от боли, которой, как мне казалось, я больше не боялся, при виде того, что ждало нас впереди. И я не мог поверить собственным глазам.
