— Хорошо, — серьёзно кивнул лодочник. — Пусть я буду первым.
Женщина вдруг отложила серп в сторону.
— Знаете, что я скажу? Я удивляюсь, почему вообще не выбросила эту железяку. Кому она теперь нужна? — разве что мне. И то как память. Одни хранят любовные письма, другие — медальон с локоном волос, а я — этот серп.
— А я — лодку.
Слова вырвались сами, непроизвольно. В следующий миг он уже пожалел о сказанном. И, чтобы скрыть замешательство, задал вопрос — главный, мучительный, который терзал его день за днём, пока он ждал на берегу:
— Скажите, там, откуда вы пришли… Там и впрямь больше никого нет?
— Никого, — ответила женщина.
— Совсем?
— Совсем.
— И никто больше не придёт к переправе?
— Думаю, что так. Я искала — может, хоть кто-то остался… Я очень долго искала. Там, откуда я пришла, есть много заповедных уголков — в джунглях, в горах, на островах. Не скажу, что обошла их все, но…
Она не договорила, бесцельно играя серпом.
Я их всех перевёз, подумал он. Всех. До единого. Ему казалось, эта мысль должна принести покой и удовлетворение, но он ошибся. На сердце скребли кошки, руки, словно чужие, лежали на коленях. Сейчас он был лодкой, брошенной на произвол судьбы.
— А зачем вы пришли сюда?
— Я вам надоела? — она кокетливо оправила платье.
— Нет, что вы! Я просто… я хотел спросить… Ну, вам же не надо на тот берег!
— Простите, я не думала вас смутить. Понимаете, когда я убедилась, что нигде никого не осталось, я задала себе вопрос: а на том берегу? Мне захотелось переплыть реку, пройтись по землям, где я раньше не бывала, найти хоть кого-то, кто скажет мне, что я ещё существую, что я — не бесплотная тень… Теперь я понимаю, как это было глупо.
Лодочник нахмурился, чувствуя, что к горлу подкатывает ком, и решился.
— Вы — не тень. Вы существуете. Хотите, я скажу вам это сто раз подряд?
— Хочу, — ответила она. — Но уже очень поздно. Пора ложиться спать.
Утром женщина ушла. Лодочник предлагал свозить её за реку, погулять, нарвать букет лилий… Ничего не получилось. Женщина сказала, что вернётся, откуда пришла, и продолжит поиски. Что остались ещё укромные места, где вполне мог бы кто-то сохраниться.
Что минутная слабость ничего не значит.
Когда она скрылась за буковой рощей, лодочник долго смотрел ей вслед. Стройная, легконогая, в чёрном платье с белыми кружевами, с серпом в руке, она почти бежала, словно боялась: умерь она шаг, и её потянет назад.
До обеда он возился в огороде. Потом чинил лодку. Потом вытащил лодку подальше на берег, под навес. Вёсла завернул в дерюгу и положил рядом. Вернулся в дом и собрался в дорогу. Она не могла уйти далеко. Если он поспешит, он успеет её догнать. А если даже и не догонит сейчас, то обязательно найдёт после. Со временем. Уж чего-чего, а времени у него навалом.
Он знает, где её искать. В укромных местах. В заповедных уголках. Не может быть, чтобы двое не встретились там, где не осталось никого, кроме них, Адама и Евы нового мира.
И она ещё нестарая.
В любом случае, младше его.
«Надо будет потом вернуться за собакой, — думал лодочник, уходя и не оглядываясь. — Хорошая собака всегда пригодится в хозяйстве. Вернуться, привести лодку в порядок, переплыть на тот берег и забрать Кербера с собой. Старик заслужил это. Да, и не забыть ножовку по металлу — боюсь, пёс до сих пор на цепи…»
На дне покинутой реки блестели камешки.
Словно мириады монеток.
Михаил Кликин
Дом на отшибе
Чёрного человека Анна Николаевна увидела, когда поздно вечером возвращалась домой с дальнего ягодника.
— А я и гляжу, — рассказывала она всем на следующий день, делая круглые глаза и промокая слюнявый рот углом головного платка. — Чужой. Не наш. И одет чудно. Здравствуйте, говорю ему. А он так странно повернулся, будто шею выкрутил, — и вроде бы зашипел на меня, неслышно так. Я пригляделась — батюшки! — а через него окошко видно. Степановых дома окошко — просвечивает. Тут уж мне будто в голову тяпнуло — и не помню ничего. Ужас! Очнулась в избе. Занавески задёрнула, на печь забралась, лежу, думаю, стукнут сейчас кто в окно или в дверь — сразу со страху и помру.
— Так это отец Гермоген был, — важно сказал дед Артемий, выслушав соседку. — Он и раньше появлялся. Я, было дело, видел его как-то. Точно, как ты говоришь: большой, огрузлый, в чёрной рясе, и видно сквозь него.
А вот Василий Дранников бабке не поверил. Заметил рассудительно, как и положено человеку с высшим образованием:
— В сумерках чего только не привидится. Ты бы уж народ не смешила. Придумала тоже: чёрный человек.
А жена его, Светка, улыбнувшись, добавила:
— Ты у нас чисто сорока, баба Аня. Всё через тебя узнаём. То чёрная машина, то чёрный человек. Что дальше-то будет?
На сороку Анна Николаевна обиделась. Буркнула:
— Смейтесь, смейтесь. Про машину тоже говорили, что привиделась…
Чёрный джип Анна Николаевна заметила два дня назад. Рано утром, ещё затемно, отправилась в лес за черникой, и проходя мимо каменного, давно заброшенного дома, увидела за кустами плоскую лакированную крышу автомобиля. Удивилась, кто бы это мог быть, подумала сперва, что, наверное, городские заехали в одичалый безнадзорный сад. Да только ведь не сезон: малины почти нет, терновник не вызрел, яблоки вообще не уродились, да и рано ещё для яблок-то.
Так чего же им тут надо?
Подкралась Анна Николаевна ближе. Подивилась на невиданную машину, внутри которой, наверное, десять человек могли спокойно рассесться. По налипшей грязи да по следам поняла, почему никто не слышал, как приехало в деревню это железное чудище: прибыло оно с неезженной стороны, по старой дороге, что шла мимо кладбища и терялась в лесу. Когда-то это был короткий путь в соседний район; теперь тут разве на танке проехать можно.
Ну или на такой вот громадине: вон колёса-то, шире тракторных.
В доме что-то громыхнуло: будто железяку какую уронили или специально бросили, и Анна Николаевна вздрогнула. Вспомнилось, как лет пять назад вот такие же вот заезжие убили старушку в соседнем Ивашеве, вынесли из дома все иконы и фарфоровый сервиз.
Много людей сейчас повадилось по заброшенным деревням ездить: одни полы в заброшенных избах снимают, другие по чердакам разное старьё ищут, третьи просто хулиганят: оставшуюся мебель крушат, стекла бьют, печи раскурочивают. Забавы ради могут целую деревню подпалить.
А этим-то что надо? Почему тихо приехали, ночью, с заброшенной стороны? Заблудились, настоящей дороги не знали или таятся?
В заколоченном окне мелькнуло что-то, и Анна Николаевна совсем перепугалась. Забыв о ягодах, пригнулась, повернула назад. Сперва быстро шагала, оглядываясь, потом не выдержала, побежала. Пока добралась до крайней жилой избы, всё прокляла: и себя, старую, неуклюжую, и сапоги неудобные, и портянки некстати сбившиеся, и тропку неровную. Ворвалась в деревню красная, задыхающаяся, едва живая. Переполошила спящих ещё Степановых: забарабанила им в окно, крича сама не понимая что, торопясь высказать всё сразу, а оттого сбиваясь, впустую тараторя.
