Что касается побочных эффектов, то они имели место, и весьма неожиданные. На третьи сутки у испытуемых обнаружились признаки способностей, характерных для достойных: способность к целительству и снижение потребности в крови, а также у них открылось восприятие паутины. Все эти способности (за исключением только снижения аппетита) были выражены слабее, чем у достойных, но всё же присутствовали. Интересен был ещё вот какой вопрос: если всё это сделала небольшая доза сыворотки, очищенной от большинства белков, то какой эффект могли оказать, скажем, миллилитров двести непереработанной крови?
— Очень интересный вопрос, — улыбнулась док. — Попробуем исследовать.
Но борьба с вирусом ещё не закончилась, до полного выздоровления как достойных, так и иммунизированных сывороткой обычных хищников должно было пройти ещё какое-то время… Которого, как оказалось, у нас было очень мало.
Началась Страстная неделя.
— 17.2. Великий Понедельник
Хоть нам и удалось заронить в человеческие умы толику сомнения в необходимости уничтожения хищников, процесс расшатывания людских стереотипов шёл не так быстро, как хотелось бы. Человеческое общество разделилось на сочувствующих нам, сомневающихся и противников. Сочувствующих было немного, и никакой реальной силы они собой не представляли; из класса сомневающихся потенциально могли выйти как сочувствующие, так и противники; противники же составляли пока, увы, большинство, и в их-то руках как раз и было сосредоточено и оружие, и власть. Пока сомневающиеся колебались, противники действовали.
В понедельник, в пятом часу утра, многие проснулись от тягостно-тревожного звона паутины. Откинув одеяло, я приподнялась на локте: поясница опять отозвалась ноющей болью. Тяжёлая рука Никиты легла мне на шею:
— Ты чего, Лёль?..
На нас надвигалось что-то чёрное и тяжёлое, его приближение сдавливало мне грудь. В душу вполз холод, опутывая её щупальцами. Я передала по внутренней паутине:
"Подъём! Тревога! Максимальная боевая готовность!"
Вскочив, я стала быстро одеваться. Никита встревоженно спросил, садясь:
— Что случилось?
Я посмотрела на него, ничего не ответив, и он без лишних слов тоже начал натягивать форму. Две недели назад у него прорезались крылья, и он с поразительной быстротой научился летать — всего дней за десять, включая и сверхскоростной полёт. Это словно было у него в крови. С выбором, где служить, он определился уже давно и без колебаний надел форму "чёрных волков".
Угроза была небывалой по своим масштабам, это сразу почувствовали все. Надвигалась битва, от исхода которой зависело, выживем мы как вид или нет.
— Воздух!
Смерть летела с неба: авиабомбы. Люди решили просто разнести замок в прах, считая, что это кратчайший путь к победе над хищниками. Чьи это были самолёты? Была ли бомбёжка согласована с Бельгией, или это была бельгийская авиация? Сейчас всё это не имело значения. Все достойные объединили силы для отражения удара с воздуха, создав вокруг замка невидимый щит…
…Ни одна бомба не попадала в замок, но вокруг царил ужас. Гул, грохот, огонь, тонны взлетающей в воздух земли. Взрывы сливались в сплошной ад. Всё сотрясалось…
Налёт кончился так же внезапно, как начался. Шестнадцать минут — ровно столько он длился. За эти минуты окрестности замка были изрыты, искорёжены, изуродованы до неузнаваемости. Несчастная земля покрылась глубокими шрамами. От деревни достойных, должно быть, не осталось камня на камне. В висках шумело, сердце трепыхалось, в утреннем воздухе пахло гарью. Заметив на замковой стене Вику, я сорвалась на крик:
— А ты что здесь делаешь?! Марш в убежище!
У неё задрожали губы.
— Я вместе со всеми защищаю замок, — тихо сказала она. — Это мой долг.
— Твой долг — думать о ребёнке! — заорала я. — Беременным не место под бомбёжкой! Куда глядит твой муж?! Конрад! Ты что, не можешь уследить за своей женой?!
Я оглядывалась, как безумная. Конрад, с квадратными глазами, уже бежал ко мне по стене. Увидев Вику, он недолго думая схватил её на руки и потащил внутрь, а она возмущённо колотила кулаками по его плечам.
Ветер обдувал мне лоб, занималась заря. Кровавая заря самой главной битвы.
Может быть, последней.
— 17.3. Великий Вторник
Бомбёжка повторилась ещё два раза в понедельник, но мы выстояли и не дали упасть на замок ни одной бомбе. В новостях по всему миру уже звучали сообщения о бомбардировке британской авиацией "главной цитадели хищников", и во всех выпусках показывали одни и те же кадры: изрытая, перепаханная, без единого живого клочка земля и — целёхонький замок. Чудеса, да и только.
— Аврора, мы должны ответить! — требовал Каспар, подступая ко мне. — Хоть как-нибудь! Это уже ни в какие ворота!
— Кас, мы не будем отвечать, — сказала я. — После того, как мы исцеляли людей, мы не должны их убивать.
Каспар потряс сжатыми кулаками, зарычал.
— Аврора! Я… Я не могу так! Я не понимаю тебя! — вскричал он. — Почему мы должны это терпеть? Нас убивают, а мы… покорно позволяем людям это делать?!
Я положила руки ему на плечи и вздохнула.
— Дружище… Хорошо, я скажу тебе, почему я запрещаю достойным начинать отвечать людям агрессией на их агрессию. Дело в том, что она может привести к страшным последствиям, она очень опасна. Мы соединены с миром паутиной, и любое наше действие и даже чувство отражается на ней. Нас мало, всего сто семьдесят семь, но мы можем поставить мир с ног на голову, если обрушим на него свою агрессию. В наших руках хрупкий баланс… понимаешь? Нам многое дано, Кас, и это налагает на нас огромную ответственность. Прошу тебя… не предпринимай никаких агрессивных шагов, никогда. Достойным НЕЛЬЗЯ переходить в наступление, запомни это. Просто нельзя. Если они начнут это делать… Миру конец. Нам всем — конец. Повторится то, что произошло с крылатыми. И ничего будет уже нельзя исправить.
Под конец этой речи я, пригнув его голову к себе, уткнулась своим лбом в его лоб. Мы были одни в комнате. Будь здесь Никита, я бы так, наверно, не сделала. А ладони Каспара вдруг легли на мои щёки.
— Я часто тебя не понимаю, старушка… И всякий раз просто слепо повинуюсь, принимая всё на веру. А потом оказывается, что ты была права. Не знаю, права ли ты сейчас…
— Поверь мне ещё раз, — сказала я.
Он закрыл глаза и потёрся носом о мой.
— Аврора, — начал он. — Если со мной что-нибудь случится…
— Кас, не надо, — перебила я.
Его палец прижал мои губы.
— Нет, послушай… Я долго держал это в себе, мирился с этим… Думал, что ни к чему заводить об этом разговор. У меня — Регина, у тебя — Никита. Но кто его знает, как всё обернётся, и сколько нам вообще осталось… В общем… Я люблю тебя, старушка. Всегда любил.
