Вскинув на плечи мешки и взяв посохи, проводники-дравнийцы отвели Серегила в деревню, где его ожидала еще одна ночь изматывающего гостеприимства.
Как и предсказывал Шрадин, над деревней всю ночь ревела яростная буря. С трудом преодолевая порывы ветра, люди загнали скот по пандусам в башни, заперли двери и стали ждать, когда стихия утихомирится.
Ураган бушевал два дня. С одного из домов сорвало крышу, и его обитателям пришлось искать убежища у соседей. В одной из башен женщина родила двойню. В остальном же жители деревни проводили время за едой и рассказами и вообще наслаждались жизнью. Дравнийцы смотрели на такие вещи философски: какой смысл жаловаться на то, что случается каждую зиму? Бури даже приносили пользу: они наметали снег вокруг башен, так что в щели переставали дуть сквозняки.
Одно из семейств в особенности видело в разыгравшейся буре подарок судьбы: благодаря ей гость-ауренфэйе задержался в их доме на две ночи.
Серегила ситуация радовала гораздо меньше. У Екрида было девять детей, шесть из них — дочери. Правда, одна из девочек была еще мала, у другой как раз случились критические дни, но все равно оставались еще четыре, и путешественнику совсем не понравился воинственный блеск глаз девушек и соревнование, начавшееся сразу, как он появился в их доме.
Не облегчало дела и то, что на первый этаж Екрид загнал своих овец и коз; их блеяние и вонь не делали жилище более уютным. На протяжении этих двух дней Серегил только и делал, что пытался скрыться от влюбленных девиц, не поскользнувшись при этом на навозе. И то, и другое плохо ему удавалось, так что сосредоточиться на загадке палимпсеста было трудно.
На вторую ночь, лежа без сна в объятиях сразу двух дочерей Екрида, Серегил смотрел на балки крыши и размышлял о том, что женским обществом он сыт надолго. Когда он беспокойно заворочался, стараясь отодвинуться от пахнущих мускусом девиц, его внимание привлекло ответное движение — в той части дома, где спали сыновья Екрида. Один из них накануне вечером бросал на Серегила выразительные взгляды… Тот обдумал открывающиеся возможности, но решил, что ничего не выиграет от замены. Парень так же пах овечьим салом и плохо выделанными шкурами, как и его сестры; к тому же у него отсутствовало несколько передних зубов.
Откинувшись на ложе, Серегил позволил себе помечтать о собственной чистой постели и о хорошо отмытом компаньоне. К его изумлению, неопределенная фигура тут же обрела черты Алека.
«Отец. брат, друг, возлюбленный», — сказал ему оракул в храме Иллиора в ту ночь в Римини.
Пожалуй, действительно в определенном смысле он был отцом и братом Алеку — более или менее усыновил его после их бегства из застенка Асенгаи. Серегил хитро улыбнулся сам себе в темноте: это было самое меньшее, что можно было сделать, ведь Алек оказался в числе тех десятков ни в чем не повинных людей, которых хватали и мучили стражники, приписывая им деяния самого Серегила.
За прошедшие с тех пор месяцы Алек стал ему другом; может быть, даже чем-то большим, чем другом.
Но возлюбленным?
Серегил решительно прогнал эту мысль, говоря себе, что паренек еще слишком молод, слишком ревностен в своем поклонении Далне, а главное, слишком ценен как товарищ, чтобы рисковать потерять его из-за такой малости, как секс. И все же, изнемогая от общения с дочерьми Екрида, Серегил виновато признался себе, что мысль о стройном теле Алека, его синих глазах и веселой улыбке, шелковистых волосах волнует его.
«Неужели тебе мало всех тех безнадежных влюбленностей, что ты уже пережил?» — ругал себя Серегил. Перевернувшись на живот, он стал размышлять о палимпсесте, прокручивая еще и еще раз в уме загадочные фразы.
«Хрустальные рога под каменными рогами. Камень внутри льда внутри камня внутри льда».
Проклятие, немного же можно выжать из этого. Серегил медленно произнес фразу на дравнийском, потом перевел на конику, скаланский и ауренфэйский.
Ничего.
«Начни сначала, — сказал он себе. — Ты что-то пропускаешь Думай!»
Фраза содержала указание дороги к пещере. А предшествовали ей туманные пророчества: о танцующих животных, о костях… И еще — те слова, на которых язык можно сломать и которые раскрывают секрет…
— Глаза Иллиора! — воскликнул Серегил.
Одна из девушек беспокойно зашевелилась во сне и погладила его по спине. Серегил заставил себя лежать неподвижно, хотя сердце его возбужденно колотилось.
Слова! Сами слова!
Эти чужие, труднопроизносимые звуки! Если они были ключом к палимпсесту, то почему бы им не оказаться заклинанием, раскрывающим секрет пещеры тоже?
Если он прав, то возникают новые вопросы… Если слова — всего лишь заклинание-пароль, то использовать их можно без особой опасности и для самого Серегила, и для окружающих. Но что, если за ними кроется более могучая магия? Можно, конечно, вернуться к Нисандеру с тем, что уже удалось узнать. Но ведь пленимарцы могут в этот самый момент приближаться к деревне, а Нисандер, должно быть, окажется слишком утомлен после предыдущего перенесения, чтобы немедленно послать снова сюда Серегила или кого-то другого. Если, конечно, маг не сочтет желательным поручить дело кому-то, кто более сведущ в колдовстве, — Магиане, Теро «К черту! Я зашел так далеко не для того, чтобы кто-то другой теперь раскрыл тайну! Как только рассветет, я отправляюсь на тот перевал снова, лавины там или не лавины!»
Кто-то заколотил в дверь дома Екрида, когда рассвет еще не наступил, и разбудил спящих обитателей.
— Идите в Дом Совета! — прокричал голос снаружи. — Случилось что-то ужасное! Идите скорее!
Высвободившись из мягких оков рук и бедер, Серегил натянул одежду и вместе с остальными кинулся к Дому Совета.
Первые предрассветные лучи окрасили снег в голубые тона; на этом фоне мрачно чернели башни деревни. Прокладывая путь на снегоступах сквозь ледяную поземку, Серегил почти не узнавал селения. Буря занесла башни снегом по самые двери; верхние этажи теперь казались обычными деревенскими домами.
Серегил протолкался сквозь толпу, собравшуюся у Дома Совета, скользнул в дверь и поспешил в зал на нижнем этаже.
Огонь в очаге был уже разожжен, рядом с ним скорчилась женщина, которой Серегил раньше не видел. Она прижимала к груди маленький сверток и хрипло выла; жители деревни молча смотрели на нее широко раскрытыми глазами. Жена Ретака опустилась рядом с женщиной на колени и осторожно отогнула одеяло. В свертке оказался мертвый младенец. Незнакомка по-прежнему отчаянно прижимала к себе ребенка обмороженными руками.
— Что случилось? — спросил Серегил, оказавшись рядом с Ретаком.
