Глава 7
В чёрный вечер понедельника, когда вернулась на поверхность ночная смена, Мария сидела в кабинете главного бухгалтера. Сегодня ей снова не посчастливилось наткнуться на монстра, тем не менее охотник собирается продолжить поиски и проигнорировать просьбы рабочих. Сидя одна в кабинете, Мария не могла отвадить мысли, что в одном из шкафчиков лежат те самые документы о закупках, которые она могла бы взять в качестве компромата. Однако шкафчики Мария не проверяла: Катерина в любой момент могла вернуться.
Охотник сидела на стуле, уперевшись локтями в высоко поднятые ноги, одна нога пританцовывала. Девушке хотелось затянуться сигаретой; аж живот скручивало, но она не могла выйти: ждала учётную книгу. Мария посматривала на дверь в ожидании. Она усердно размышляла над всевозможными вариантами разговора с Сашей, отчаянно пыталась просчитать ход их беседы. Она чувствовала, что эта беседа обязательно свалиться ей на голову, Саша не отступиться. Охотника метало из крайности в крайность: от желания объясниться и успокоить до желания послать к чёрту и поставить перед фактом, с которым Саше придётся смириться. Она принимает решение, не он. Он не влияет вовсе. Конечно, можно было бы быть с ним откровенной, ведь его семья радушно принимают её у себя. С другой стороны, им платят за это: «Не велика заслуга».
Дверь аккуратно отворили. Мария вздрогнула — зашла Катерина — успокоилась. Мария расслабилась в стуле, потёрла уставшую шею, Катерина протянула Марии журнал.
— Держите, забрала его из бытовой комнаты.
Мария рефлекторно взяла учётную книгу. Открыла её. Начала перелистывать, как вдруг охотник вжалась в кресло.
— Почему ты принесла её? Где Саша?
— В душевой с остальными, должно быть. Я просто была там по делу, вот и захватила журнал заодно.
Мария резко перелистывает книгу до сегодняшних страниц, открывает сегодняшнее время. Глаза её бегут быстро и быстро находят Сашу. Охотник вскакивает, пробегает мимо Катерины, почти сбивая главного бухгалтера, набрасывает шинель, хватается за меч.
— Я спускаюсь. Проверь журнал, вдруг ещё кто не вернулся. Спроси у шахтёров. У тебя семь минут, я позвоню, как спущусь.
— Может, он просто не отметился ещё?
— Тогда он тупой баклан, но я перестрахуюсь. Марш работать!
Мария схватила фонарь и спустилась в шахту. Дозвонилась. Саша не вернулся, Николай тоже.
— Где они сегодня?
— В пальце, в конце основного ствола.
Мария повесила трубку, выхватила меч и побежала вдоль одноколейки.
Проклятье, почему сейчас? К чему такая внезапность, безмозглая тварина? Только посмей, только попадись мне — я тебя собственные кишки сблёвывать кусками заставлю!
Мария добежала до конца железной дороги, там она нашла Николая. Бледный и холодный, его глаза уж окаменели, пальцы крючками схватили футболку. Аорта была разодрана в клочья.
Нет, всё должно было быть не так. Проклятье! Николаю уже не помочь… надеюсь, он долго убегал, и ты ещё жив, Саша.
Пахло тёплым железом. Чёрная лужа крови разлита по полу, где пыль и серо-бурая грязь впитали в себя жизнь Николая. Мария глубоко вздохнула и почувствовала другой железистый запах — другую кровь! Охотник мягкой поступью двинулась туда, куда её утягивал запах — в Каплю.
Охотник сжала меч до хруста костяшек. Мария не рассуждала, не рефлексировала — всё её естество погрузилось в чувства. Глаз начал явственно распознавать мельчайшие детали, будто бы шахту озарил солнечный свет. Тёплое железо било запахом в нос, вызывало слюну во рту. Слух стал столь тонким, что охотник слышала, как ещё вытекает кровь из тела, что она оставила позади. Даже восприятие тела обострилось — охотник чувствовала касание воздуха и его малейшие шевеления. Сейчас и мошка не проскользнула бы мимо незамеченной.
Охотник зашла в Каплю. Глаза увидели вдали свет, уши услышали дыхание — прерывистое и тяжёлое, но несильное. Мария погасила фонарь, охотника обволокла тьма, сделала Марию лишь частью самой себя. Мария прищурилась, чтобы её глаза не давали отсвета. Медленно прошла мягкой поступью дальше, будто бы вовсе не касалась земли.
Саша лежал, оперевшись на стену. Чернота и грязь покрывали его лицо, большие белки испуганных глаз бегали из стороны в сторону. Из рассечённой брови текла кровь. Шахтёр не мог подняться, он вывихнул лодыжку. Мария аккуратно присела за небольшим каменным бугром.
В Каплю ведут два хода. Запах крови Саши идёт по руднику далеко. Особенно если учесть, что чудовища почти всегда обладают куда лучшим обонянием, чем упыри. Если чудище пойдёт по тому ходу, по которому шла я, то я услышу. Если пойдёт по другому, то в свете фонаря задвижутся тени, я увижу. Откуда бы оно не пошло, его лапы покрыты кровью, я учую. Николай убит недалеко. Если немного подождать, то оно явится. Я увижу его. Убью. Я убью его, надо ждать.
Мария стала частью тени, что окружали Сашу и поедали свет тусклого фонаря. Она стала недвижимым камнем, что жил наблюдением за миром, вдумчивым и дотошным. Подобно камню, она была лишена движения, потому лишь наблюдала, жадно схватывала всякое движение действительности, что попадало в сферу её восприятия. Вздымание и опускание груди Саши, течение его крови, как из брови, так и под кожей, дрожание керосинового огонька в лампе, танцы теней, кружение пыли в воздухе, текущую по стене каплю, движение испарины на лбу шахтёра. Сущность каждого движения отражалась в налитых кровью глазах, чьи зрачки сильно расширились. Сущность всякого движения отражалась в глазах, что теперь напоминали две сгнившие из центра вишни. Но вдруг Мария вздрогнула.
Зачем я это делаю? Чтобы убить. Я ставлю на кон жизнь, но не свою. Какого чёрта я творю?
Мария глубоко вздохнула и выпрямилась, вышла из-за бугра и зажгла фонарь. Саша побелел. Мария замахала фонарём, и Саша улыбнулся с облегчением. Охотник подошла к шахтёру.
— Господи, словами не передать… — зашептал Саша, но Мария прислонила палец к своим губам, и Саша смолк.
Девушка погасила свой фонарь, прицепила сашин фонарь к поясу, помогла встать шахтёру и взяла его под плечо, став ему опорой.
Долго они так ковыляли вдвоём, одни во тьме рудника, что растворяла всё вокруг, подобно кислоте. Подобно сильно нагретому йоду, окружающие их стены теряли свою форму, расплывались на воздухе, становились одним целым с воздухом. В свете фонаря бесилась тьма. Она измывалась над восприятием, заигрывала со страхом так, что в каждом шевелении виднелось зло. Хотелось, чтобы всё остановилось, чтобы весь мир умер, но не двигался более, чтобы своей смертью он успокоил движение образов, что рождало сознание.
Так видел всё Саша. Он был напряжён, словно вот-вот на шее его стянется петля. Однако он рад. Рад, что за ним пришли и рад, что не проделывает этот путь он в одиночку. Если бы шёл он в такой темени один, сошёл бы с ума. Если б остался в глубине шахты, сошёл бы с ума. Его нога болела, но хоть и маленькая, но крепкая и сильная женщина под его плечом давала ему столько сил, что он мог бы стерпеть и большую боль.
Мария же видела мир ярче и чётче. В напряжённых ситуациях она никогда не думает. По крайней мере не думает так, как думают люди обыкновенно. Она не размышляет, не погружена в эмоции и переживания — только в чувства. В такие моменты только то единственное заботит её внимание, что связывает её с миром — чувства. Тем не менее она тоже радовалась, хоть и не думала, почему.
Вдруг охотника пробил озноб, будто бы кто-то пустил ледяные пальцы ей в спину, проник вглубь мышц, пронзая их между волокон. Зубы её сжались, мышцы сковала сталь. Мария отбросила Сашу, отпрыгнула, пригнувшись, как вдруг в руку влетел будто бы зазубренный валун. Марию прибило к полу. Зуб оскололся, в рот прыснуло кровью. Над головой взвыло нечто, будто бы десять человек разом утопили в кипящей воде. Мария перевернулась, выхватила пистолет. Щелчок — взрыв, щелчок — взрыв, ударная волна единовременно отражалась от каменных стен, потолка и пола, барабанная перепонка набухала кровью, и каждый взрыв слышался всё хуже, но приносил за собой всё больше боли. Шесть выстрелов сделал пистолет и заклинил.
