рассмеялась худая, высокая Аро, показывая на меня пальцем. — Нашей Аэр ничто не может испортить аппетит.
Послышались робкие смешки.
— И вправду, как ты можешь сейчас есть? — удивилась Сана. — Мне от волнения кусок в горло не лезет.
— Ну и напрасно, — пожала плечами я. — Когда ещё на завтрак будут кормить такими вкусностями. Обычно всё каша да каша. Это кухарки только ради испытания так расстарались, а оно всего раз в жизни бывает.
Смешки стали громче, кто-то принялся заглядывать в котелки, изучая их содержимое, кто-то, взяв с меня пример, потянулся за миской. А я жевала мясо, не чувствуя вкуса, и напряженно думала.
Что ждет меня на испытании? Клара уж точно постарается его усложнить, но и без её усилий легко не будет. А мне просто до зарезу нужно его пройти, причём так, чтоб ни у кого не возникло желания назначить меня какой-нибудь садовницей или того хуже. Круг знающих, упомянутый Лойкой — вот моя цель. Потому что иначе всё окажется зря.
Об испытании мы знали немного — любым ученицам вход на арену в день испытания запрещен под угрозой изгнания, а каойи, соблюдая заветы и веками существующие правила, никогда ничего не рассказывали. Даже Кайра, выделявшая меня среди остальных учениц, обходилась крайне общими объяснениями в ответ на мои расспросы. Вроде как нам должны будут давать задания, те, с которыми мы можем столкнуться когда-нибудь в жизни, и по тому, как мы их выполним, совет каой во главе с Лойкой будет решать, кто кем станет.
Пока я, погруженная в свои мысли, лениво дожёвывала остывающий кусок мяса, снова пришла подмастерье Кайны и увела Сану. Я успела ободряюще улыбнуться ей прежде, чем дверь домика закрылась за спиной подруги. Потом подмастерье увела Аро, затем ещё двоих, одну за другой. Комната стремительно пустела, и я не заметила, как осталась в ней одна. Но вскоре наступила и моя очередь.
Трибуны встретили меня выжидательным молчанием — так молчат благодарные зрители, посмотревшие основную часть театральной постановки и теперь ожидающие захватывающего финала.
— Аэрлирен Шалифе, готова ли ты пройти испытание? — торжественно спросила Лойка, как только подмастерье вывела меня в центр арены.
— Да, — голос предательски дрогнул, и вместо уверенного ответа вышло какое-то сиплое бормотание. Я досадливо поморщилась — как ни настраивайся на борьбу, как ни успокаивай себя, а сердце всё равно бьется где-то в пятках, и спина покрыта капельками выступившего от волнения пота.
— Тогда выпей зелье и покажи нам свои способности, — коротко приказала настоятельница.
Вездесущая подмастерье подала мне богато украшенную камнями бронзовую чашу, я протянула руки, коснувшись холодного металла, вдохнула — и меня чуть было не вывернуло наизнанку от исходившего из неё амбре. Что за мерзкое пойло?
— Пей скорее, — прошипела подмастерье, заметив гримасу отвращения на моем лице. — Не заставляй всех ждать.
Пить? Это?! Желудок вновь попытался сделать кульбит, выражая своё несогласие.
— Давай, — одними губами произнесла подмастерье и подтолкнула чашу к моему лицу.
Была не была! Напомнив самой себе ещё разок, что не пройти испытание гораздо страшнее, чем выпить зелье, пахнущее ослиной мочой, я задержала дыхание и залпом, стараясь глотать и не чувствовать вкуса, опрокинула в себя отвратную жидкость и приготовилась ждать. Но ничего не происходило: всё так же передо мной расстилался мягкий песок арены, так же сидели на трибунах зрители, строго и будто бы в раздумьях смотрела на меня Лойка.
А вот и Кайра — вся подалась вперед, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла, кажется, даже привстала от волнения, взгляд обеспокоенный, ждущий. Из глаз, почему-то серых, а не карих, клочьями вытекает туман, неспешно опускается на песок и ползёт, ползёт в мою сторону, заполняя собою всё вокруг, мягким пологом скрывая замершие трибуны.
Стихло птичье пение, глухо, отдалённо ударилась о песок выпавшая из рук чаша; и в накрывшей меня ватной тишине вдруг послышался зов, настойчивый, требовательный, не допускающий неподчинения. Тело отозвалось на него против моей воли; судорожно запульсировала жилка на шее, с удвоенной силой прокачивая кровь — странным образом эта пульсация сливалась с мерцанием заполонившего всё вокруг тумана. И меня потянуло в самую глубь этого марева, разрывая, растягивая на части подобно патоке, зачерпнутой из крепкой дубовой бочки, и тянущейся за ложкой густой, вязкой, не желающей разделяться струёй. И пока одна моя часть, потеряв изрядную толику своей физической плотности, всё ещё оставалась на арене, сопротивляясь зову, вторая, подчиняясь, неслась куда-то, согласно неведомому мне, но точно заданному курсу, подобно идущему на всех парусах кораблю.
— Эй! — крикнула я в пустоту, и пустота отозвалась двойным эхом от двойного крика. — Эге-ге-й!
Какое презабавное ощущение — быть в двух местах одновременно. Жаль только, длилось оно недолго. Громыхнуло, в ноги, ещё ощущавшие под собой песок, ударила упругая волна, подбросила вверх, и тело вдруг полетело вперёд-вдаль, влекомое притяжением того, другого тела. С оглушающим хлопком эти два тела столкнулись, соединяясь, собираясь обратно в единое целое, отозвались ломотой в костях и болью в мышцах, отвыкших было быть едиными. Туман вздрогнул, всполошился, задвигался, набирая скорость. Я свернулась клубочком, притянув колени к груди и обхватив их руками, болтаясь, точно куль с мукой, в бешено крутящемся потоке, уже не понимая, где верх, а где низ. Откуда-то издалека ко мне рванулась струя пламени — и бессильно опала, не дотянувшись совсем чуть-чуть.
А вот туман, и без того крутивший меня, будто невесомую щепку, от этой струи окончательно взбесился, взвился и — вдруг разом рассеялся, открывая взору колышущиеся на ветру зелёные травяные волны и порядком уже надоевший закатный свет.
Пульсация жилки стихла, я ощутила, что лежу среди высокой травы; перед лицом качались под лёгким ветерком острые пики степного разнотравья, перемежаясь палевыми метёлками ковыля и бордовыми шишками кровохлёбки; ниже, в густых переплетениях стволов и корней, проглядывали лиловые кисточки вязеля и лимонно-жёлтые пятна зверобоя.
Вот, значит, как проходит испытание. Иллюзия, причём такая, что от реальности и не отличишь — степные травы имеют аромат, положенный степным травам, солнце греет ровно так, как должно. А я-то переживала, что буду, как имперский школяр у доски, на глазах у равнодушных экзаменаторов выполнять рутинные задания. Экзаменаторы, впрочем, имеются — присутствуют незримо, следят. Не буду заставлять их ждать.
Я
