Лестница вывела в просторный зал, стены которого казались усеяны мелкими и неяркими звездами. Огоньки, повинуясь неслышной команде, разлетелись в стороны, поспешно забиваясь в развешанные по стенам кованые рога, укреплён-ные остриями вверх.
– Мы пришли, Мудрые, – спокойно сказал Тёрн. – Мы дали слово Разыскивающему Роллэ и Наблюдающему Фереальву, и вот мы здесь. Вы желали увидеть меня здесь, Мудрые, в своей башне, ваше желание исполнилось. Что дальше?
Тишина.
– Это ваш ответ? – Алиедора постаралась усмехнуться как можно заметнее.
Тишина.
Если Тёрн ещё хочет сделать хоть что-нибудь, нам неплохо бы начать. Тьма б побрала этого дхусса, верящего только себе самому, да и то не до конца!
– Это ваш ответ?! – выкрикнула она громче. Темнота клубилась по углам, казалось – корчила гримасы и строила рожи.
Мелодично и чисто заиграли колокольчики. Из окон, из узких бойниц потянулись тонкие, едва заметные лучики – обострённый слух Гончей помог услыхать лёгкий шорох отодвинувшихся заслонок.
– Звёздный свет, – вполголоса сказал дхусс. – Каждая бойница башни Затмений – на самом деле не бойница, а око, направленное на определённую звезду. И линза, собирающая рассеянный свет…
– Совершенно верно, дхусс, – произнёс мягкий, сочный бас. В отличие от других голосов, слова всеобщего языка он выговаривал чётко и правильно, без малейшего акцента, разве что, пожалуй, слишком уж чётко и правильно. – Звёзд-ный свет. Башня Затмений – не крепость. Это инструмент.
– Спасибо за разъяснения, – вежливо сказала доньята.
Протянувшиеся через зал лучики скрестились в самой середине, по извивам сложного орнамента, выложенного каким-то металлом, побежали серебристые отблески. Тёрн тяжело вздохнул.
– Почему вы не оставили меня в покое? Зачем я вам?
– На этот вопрос с нашей стороны милосерднее будет не отвечать, – с лёгким укором ответил чарующий бас.
Он точно безумен, мой дхусс, подумала Алиедора. Он должен был говорить с Мудрыми снаружи, пока я взяла бы в заложники тех, кто внутри башни. Ах да, и я ведь ещё должна была убедить всех, что способна взорвать этот самый «инструмент, не крепость».
– Встань на середину, женщина, – сказал всё тот же голос.
– Я девица. – Алиедора оскорблённо вскинула подбородок.
– Не есть первостепенно. Встань на середину.
Доньята повиновалась.
– Мы не хотели войны, – вновь заговорил дхусс, и Гончая невольно подумала: а был ли Тёрн откровенен с нею? Может, он и впрямь просто хотел «поговорить с Мудрыми», наивно и по-детски надеясь их в чём-то убедить?
Сильных можно убедить только силой, учил Некрополис. Иного языка для них не существует.
– Ваши желания не имеют никакого значения. Наши желания тоже неважны, – возразил голос.
– Покажитесь! – потребовал Тёрн.
– Мы испытываем удовлетворение, что ты здесь, – как-то коряво заявил невидимый собеседник. – Будут произведены уравнивания.
Алиедора дёрнулась было, однако дхусс сильно сжал ей ладонь, удержав на месте.
– Я пришёл, чтобы говорить… – вновь начал Тёрн, но вместо ответа башню заполнило низкое, басовитое гудение, словно под полом разом заработали крыльями множество пчёл.
– Им не нужны твои слова, – склонив голову набок, чуть ли не нараспев произнесла доньята. – За мной, дхусс, если не хочешь, чтобы нас поджарили!
Она понятия не имела, где враг, каков он, на что способен. Фереальв и Роллэ казались страшными противниками, почти непобедимыми; в гавани Элиэри Алиедоре с Тёрном повезло, Мелли оттянула на себя все силы ноори, и дхуссу с Гончей только поэтому посчастливилось ускользнуть.
Голые руки. Ни меча, ни ножа, ни даже палки. Вывернувшись, Алиедора метнулась через зал, прямо туда, за скрещение звёздных лучей, где клубилась темнота.
– Нет! – загремел Тёрн. – Стой, Алли!
Как же. Нашёл дуру.
За мраком и звёздными лучами, как она и чуяла, обнаружила себя ещё одна лестница, узкая, винтовая, словно пыточный бурав врезавшаяся в каменную плоть башни. Вверх, сквозь плавающие клубы тёмного тумана, вверх, сквозь сгустившуюся могильную тьму – на лестице не было окон, если бы не алхимия Некрополиса, она вообще бы ничего не видела. Дхусс остался где-то там, позади, в зале с нацеленными на звёзды окнами, со скрещёнными, словно шпаги, тонкими серебристыми лучами, с мерцанием причудливо-изогнутого металлического росчерка на каменном полу.
Гончую вело чутье, то самое, над которым бились в Некрополисе её учителя. Чуять врага, чуять всем существом, и дотягиваться до него, несмотря ни на какие препятствия. Мудрых никто никогда не видел? Наверное, никто никогда не видел их лиц, потому что даже тот единственный Мудрый, что встречал их в порту, носил скрывающую лицо маску.
Если Тёрн не дурак, он сейчас постарается выбраться наружу. Да, ни дверей, ни ворот, но попали ведь они сюда как-то! А мастер Беззвучной Арфы – или как там её – дорожку, надеюсь, отыскать сумеет.
И тогда они действительно поговорят с Мудрыми уже совсем иными словами.
Поворот, поворот, поворот. Башня, конечно, высока, но бежит Алиедора быстро, пора бы появиться хоть какому-то пространству. И Мудрые эти – где их магия? Медлят? Решили «подпустить поближе», чтобы уж наверняка?
Она не задыхалась, ноги несли Гончую быстро и неутомимо. Алхимия работала. Но… где же Мудрые? Где враг? Рядом, мучительно-дразняще рядом – и нигде.
Что ж, она тоже может раствориться во тьме, слиться со стеной, взметнуться под едва различимый даже её зрением Гончей потолок, зависнуть там жутким пауком, растопырившись, замереть, врастая в каменную кладку – здесь не было привычных балок, перекрытия в башне Затмений делали как-то совсем по-другому.
Что ты можешь против магии, той самой – если не много могущественней, – что пленила тебя там, в Старом Свете?
Хотеть не значит мочь, сказки врут. Но теперь доньята Алиедора Венти, Гончая Некрополиса, знала, чего ожидать. Она представляла себя вновь на самом дне цитадели Гильдии Мастеров, там, где она с мэтром Латариусом училась отделять и умертвлять часть самой себя, пробиваясь к самым корням Смерти, заглядывая в пустые и бездонные глаза небытия.
Уходила, растворяясь во мраке башни Затмений, та часть Алиедоры, что боялась, не верила, сомневалась.
Больно было, словно кромсаешь ножом собственную руку. Но к боли она привыкла – и там, на дне цитадели, Алиедора впускала в себя смерть, тишину, вековое великое молчание; а тут хлынуло совсем иное.
Иное небо, иное солнце. Иной рисунок разбросанных по небу звёзд. День стремительно сменялся ночью, над смарагдовыми лугами порхали невиданные существа – полуптицы, полубабочки; у берега тёплого ленивого моря возносились розовато-белые, ажурные башни и башенки, так похожие на то, что Алиедора уже видела на Зачарованном острове.
