— Нет, мы не общаемся с живущими наверху. Мы живем здесь согласно заветам Бога. А со шлюхами мы не разговариваем. Но она наказана за свое поведение. Ничто не скроется от взора Господня. Он обрушил свой гнев на ее потомство, чтобы она помнила о том, что является вдовой Мадса и матерью его ребенка. А Терье Йолинсона спрашивать об этом не стоит, он не умеет читать, так что бумаг этих он все равно не найдет. Да, эти записи пропали навеки.
Вот так-то.
И когда они вышли из дома, крестьянин крикнул:
— Ингер-Лизе! Ступай домой! Что это ты вырядилась по-воскресному посреди рабочей недели?
— Извините, — вежливо произнес Эскиль. — Мне хотелось бы попросить Вашу дочь показать мне Эльдафьорд. Намерения у меня самые честные.
В ответ он получил два взгляда исподлобья: один от рассерженного отца, а другой — от смущенной дочери. И ни один из этих взглядов не сулил ему поддержки.
— Моя дочь останется здесь! Ей не пристало шляться с городскими бездельниками, у которых только одна мысль в голове: заморочить голову деревенской девушке. Не такие уж мы тут все простачки к твоему сведению!
— Но я обещаю…
Слова его были бесполезны. Дружелюбно, но решительно он был выпровожен грузным, как дверь амбара, крестьянином.
Вот тебе и вечернее свидание!
Но Эскиля это никоим образом не смутило. Конечно, девушка была хорошенькой, но теперь его куда больше интересовала история рода Йолина.
Сольвейг могла взять бумаги своего мужа. Но ей была невыносима сама мысль о кладе, убившем ее мужа и многих других. Спросить, как жили люди раньше? Ведь и в прежние времена некоторые погибали…
Когда он снова вернулся в Йолинсборг, солнце уже скрылось за горами. Пейзаж снова окрасился холодным, голубоватым цветом. Скалы, окружавшие фьорд, приняли антрацитовую окраску, вода казалась почти черной, а небо было еще светлым, зеленовато-белесым.
Внутренность дома уже не казалась такой уютной.
И ему захотелось вниз, в опрятную кухню Сольвейг. Но там был Терье, а встреча с ним не привлекала.
Сев на скамью, Эскиль принялся строить планы. Он должен забрать отсюда Сольвейг и ее сына. Домой, в Гростенсхольм. Он по-прежнему твердо верил в то, что его отец Хейке может вылечить любую болезнь. Эскиль просто закрывал глаза на то, что это было не так. Конечно, определенные болезни он мог излечить своими целительными руками. Но у него были и неудачи! И немало.
Точно так же, как и у Тенгеля Доброго. Он тоже был целителем. Но разве он смог помочь своей любимой Силье, когда у нее на ноге появилась раковая опухоль?
Нет. Вряд ли стоило надеяться на то, что Хейке смог бы вылечить маленького Йолина.
К тому же у Эскиля были подозрения, что уже слишком поздно. А ведь им предстоял долгий, утомительный путь домой. Мальчик не вынесет этого.
Но обо всем этом Эскиль не хотел думать всерьез. Вместо этого он смотрел легкомысленно на предстоящие трудности и строил планы на будущее. Он поселит Сольвейг и Йолина в маленьком домике в Гростенсхольме, и они будут жить там. Она могла бы, к примеру, работать на кухне в имении…
Нет, нет, опять он занимается благотворительностью! У многих в роду Людей Льда была такая склонность. Спасать несчастных и давать им потом какую-нибудь посильную работу… Нет, фи, как он мог только думать об этом! Хотя в его рассуждениях и была доля истины. Большинство в роду Людей Льда почитали для себя за честь оказывать помощь другим. Но существовала опасность разыгрывать из себя доброго самаритянина, а то и вообще героя! К счастью, у большинства из рода Людей Льда было развито чувство самоиронии, и они способны были высмеивать свое показное рвение.
Сольвейг не годилась для того, чтобы ее кто-то опекал. Это была прекрасная, зрелая женщина, до болезни ребенка наверняка обладавшая незаурядным чувством юмора.
Но могла ли она радоваться чему-то теперь?
Он напряг слух… Нет, ничего.
Самое лучшее было лечь теперь спать. Комната уже погружалась в сумерки, он шел наощупь, с трудом различая очертания предметов. Вот здесь была дверь… Вот он вышел в коридор…
Эскиль проверил, заперта ли наружная дверь. Потом направился в свою маленькую, красивую спальню.
Дверь не запиралась на ключ?
Но зачем ее запирать? Он ведь один в доме!
Едва подумав об этом, он почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
Он долго лежал на спине, подложив руки под голову, уставясь на потолочные балки, едва видимые в темноте. И ему казалось, что кто-то смотрит на него. Ему казалось, что какое-то существо стоит, наклонившись, на втором этаже и смотрит на него через пол — или через потолок, словно потолочные балки были прозрачными.
Он быстро отвернулся к стене.
Но это не помогло. Может быть, это существо спустилось сейчас вниз, стоит позади него на полу и смотрит на него?
Эскиль раздраженно повернулся в обратную сторону и со страхом уставился в темноту. А ведь он был не из пугливых!
Дома в Гростенсхольме… Конечно, он слышал о призраках, в свое время проживавших в доме. Он как-то спросил мать, живут ли они теперь там. «Конечно, нет!» — возмущенно ответила Винга. «Действительно, они жили здесь во времена Ингрид и Ульвхедина. И мы с Хейке призвали их на помощь, чтобы избавиться от господина Снивеля». (Она ни словом не обмолвилась о жуткой кровавой расправе, о которой знали только она и Хейке). «Но с тех самых пор, Эскиль, ноги их здесь не было!»
Винга могла врать с чистой совестью. Говоря все это, она видела их. Видела иронические усмешки толпящихся в дверях призраков.
Но призракам настолько хорошо удавалось избегать Эскиля, что он даже не догадывался об их присутствии.
В Гростенсхольме, кишащем чудовищами и уродами, он чувствовал себя в безопасности. Теперь же он был один в доме.
Именно здесь…
Он почти уже заснул, когда что-то заставило его вскочить с места. Он услышал стук, тяжелый и глухой стук в доме.
Некоторое время он лежал, словно парализованный, прислушиваясь к тишине, и постепенно пришел к заключению, что этот стук мог присниться ему во сне.
И тут он снова замер.
В беспредельной тишине, между затихшей ночной землей и темным небом, послышался слабый, слабый звук.
Крысы? Или мыши?
Нет. Эти шорохи… Казалось, кто-то шарит безжизненными руками по стенам и по двери, ища вход.
Эскиль лежал в постели, словно бревно, не шелохнувшись, напрягая до предела слух и уставясь глазами в темноту. Он едва осмеливался дышать, так что его вздохи напоминали прерывистый шепот.
Снова слабое царапанье.
Внутри или снаружи?
«Не надо подзуживать самого себя, Эскиль, это всего лишь мышь!» Мышь? Такая целенаправленная?
Чьи-то руки ощупывали стены, искали что-то вполне определенное, хотели проникнуть внутрь.
