А с Утренней Росой мы стали нежными друзьями.
* * *
Чем дольше жила Тата на заставе, тем больше я благодарил Кедры за подаренную мне сестру. У меня никогда не было родных. Нет, родители-то у меня были, только я их не помню. Я даже не знаю, как и почему они умерли. Не скажу, что у меня было тяжелое детство, что рос я бесприютным. Если не считать тех месяцев, что скитался по лесам после нападения на наше поселье корявней. А так у меня всегда было место, где можно жить, обо мне всегда кто-то заботился, меня никто не обижал. Нет, я и до побратимства с Татой неплохо жил. Но всегда какая-то в душе тоска была, тоска по родному человеку. Ну и пусть, что Тата по крови мне никто и что вовсе она из другого мира. Она мне настоящей сестрой стала. Она такая… ну, всегда выслушает и поймет. Она меня ждет и очень переживает за меня, боится, как бы чего со мной не случилось. Не знаю, как сказать, но я ее ожидание и тревогу чувствую, когда в дозоре. И мне так тепло оттого, что меня дома сестра ждет. Хотя и дома-то у нас с Татой своего нету.
Тату на заставе встретили сначала недоверчиво, мало ли кто и откуда появился — все-таки мы на границе. Особенно Рысь. Он смотрел на нее просто зверем. Оно и понятно, он всех женщин ненавидит, после того как его невеста так подло с другим сбежала. Могла бы просто сказать, мол, разлюбила, другой мне дорог. Дело понятное, раз в год жениха видит, вот рассоха и получилась. А она тайком, да от самой свадьбы, да так, чтобы Рысю больней было. А Рысь — он же гордый, и любил ее. Он после того целый год ходил туча тучей. Думали, улыбаться навсегда разучился.
Вот и первый раз, как Тату увидел, велел мне гнать ее отсюда. Слово «чужачка» как грязное ругательство выплюнул. Честное слово, я бы с ним подрался из-за Таты тогда, хоть и люблю Рыся, и уважаю. Но Татка — молодец, она не обиделась, не разозлилась. Татка его пожалела. «Не надо, — говорит, — думать, что все женщины — стервы». И так она это сказала, что Рысь растерялся. А Тата меня поскорее увела подальше. И она же ничего про Рыся и его невесту не знала. Говорит, что догадалась. Тата вообще кажется мне иногда такой умной и по-взрослому рассудительной, что только диву даюсь. Она же меня всего года на два постарше, а как будто жизнь целую прожила.
Нана ее как родную приняла, сказала, что зла в ней нет ни капельки. И что она здесь появилась неспроста, а чтобы какую-то миссию выполнить. А уж Нана знает, что говорит. Ее Стоян так и называет — Мудрая. А еще Нана говорит, что Тата на наш мир новыми глазами смотрит, поступает нелогично и ее поступки невозможно предугадать, а потому есть шанс, что миссию свою она выполнит. Нана еще что-то говорила, но я не понял. Да и говорила она не мне, а Стояну. Я случайно подслушал, а это нехорошо.
Таткины поступки и впрямь не угадать! Сначала она с домовым подружилась! Все знают с раннего детства, что домовые сами по себе, а люди сами по себе. И лучше им никогда не встречаться. Не приведи Кедры, домового увидеть — он обидится, и тогда тебе в этом доме не жить, а то и вовсе не жить. А Тата с домовым чаи распивает, разговоры ведет. Мало того, она и меня уговорила с ним познакомиться! Сна чала я боялся жутко. Ну думаю, не жить мне теперь. А оказалось, что Яська — это домового так зовут — хороший парень. Хотя он и на человека не похож, скорее на ежика. И с Наной Яська всю жизнь общается. У древних домовые навроде сотоварищей были. Кто бы подумал!
Яська так много знает, да такой болтун! Оно и понятно, Нана все в лесу пропадает, то травы собирает, то какие-то колдовские дела делает, а Яська все один да один. Тата к нему со всем уважением, вот он и доволен. И Тату в обиду никому теперь не даст. И еще он Тату стал своему волшебству учить. Говорит, что у нее способности большие, только она мир по-своему видит и понимает. И Яськино волшебство на свой манер переиначивает. Он сначала сердился, потом решил, что так даже лучше. На любое, мол, колдовство есть ответ, на Таткино же — голову сломаешь, пока ответ найдешь.
А Стоян велел обучать Тату воинским умениям — стрелять там, ножи боевые метать, мечному бою, рукопашному… Сколько мы с этим бились! Ну не женское это дело — военная служба. Нам вся застава принялась помогать. Еще бы! Тата, она с парнями ух! какая строгая! Несмотря на то что у ней одежда такая… вызывающая. Ну да где как одеваются, не нам о чужом мире судить. А на заставе женских нарядов нету. Нана росточком маленькая, от старости усохла. А моя рубаха на Татке ниже колен, и рукава до колена. Вот и ходит в своих «джинцах». Теперь-то уж все привыкли. А по началу…
Тата на все ухаживания отвечала таким не понимающим взглядом, что парень себя сразу дураком начинал чувствовать А она со всеми ровная и приветливая, ко всем с уважением, но как равная. И никаких там хиханек-хаханек, никакого кокетства. Будто и не девка красивая, а такой же парень. Короче, всех на места рас ставила. А на заставе почти все молодые, у многих не то что семьи, даже и невесты нет. Вот все и влюбились немного. Она же всех на расстоянии держит. А с ученьем-то можно на законных основаниях возле нее крутиться, показывать да подсказывать, что и как держать, как руку повернуть, как ноги поставить. От такого усердного обучения Тата скоро сбежала в лес. Понятное дело, за ней пара доглядчиков отправилась. Меня на заставе не было. Мне потом рассказали, что было.
Тата поляну нашла, валежину притащила и стала в нее из лука стрелять. Долго, говорят, примерялась — то так, то этак станет. Лук по руке все пристраивала, а потом вроде как задумалась, прицелилась… И точно в цель! А до валежины шагов тридцать, коли не больше. И пошло у нее! От радости она там такую пляску с прыжками устроила, парни едва удержались, чтобы не рассмеяться. Девчонка же, что с нее взять! А потом ножи метать принялась. И тоже все точно в цель! Парни, когда рассказывали, так ее успехами гордились, будто сами первый раз по мишени попали! Вот после этого случая Тату крепко зауважали. И относиться к ней стали, как, скажем, ко мне — по-простецки, по-дружески. Даже Рысь помягчел. Вот только мне кажется, что Рысь в нее влюблен тайно. И сам себе в этом признаться боится.
И еще один случай заставил парней к Татке относиться с уважением. Наш старший конюший Молчун Татке лошадь выделил. Есть у нас кобылка одна, с ней никто справиться не может, кроме самого Молчуна. У него дар та кой — с конями мысленно говорить умеет. Кобылка красивая и молодая, смирная. Вот только упрямая, как не знаю кто! Ее хоть убей, а коли она не вздумает идти — так и не своротишь. Кто только не пробовал с ней справиться! Все без толку. Я в дозоре был, иначе костьми бы лег, но не позволил над Татой измываться! А оказалось — и зря бы влез!
Долго Тата с ней билась. Потом увела в сторонку, все думали — хворостиной охаживать будет, Молчун хотел уж на помощь своей кобыле хромать. А Тата села на бревешко, смотрит на кобылу — пригорюнилась, вроде как разговаривает с ней. Потом кобыла голову подняла и на Тату смотрит. Молчун аж крякнул. Парни к нему пристали с расспросами. Он пыхтел-пыхтел и сказал, что Тата с кобылой мыс ленно разговаривать начала, и кобыла ей ответила. И ведь стала та клятая всеми кобыла Татке подчиняться, да не просто, а с удовольствием! Ходит за ней, как привязанная. А Татка ее знай углаживает, только что не целует. Молчун теперь Тате первый друг и защита! Попробуй кто против Татки слово сказать, может по-дружески и по уху заехать.
