Заскрипели ступени на крыльце, шваркнул веник, сметая снег с унтов, бухнула входная дверь.
— Орей, — сказал вошедший.
Лехта уронила "Историю авиации".
Ирена подняла голову от вязания и выпустила спицы из рук. Медленно встала, неизвестно зачем.
— Орей, шаман. Что тебя привело?
— Я не по работе, ты же видишь, — засмеялся шаман. — Спецодежду оставил дома. Зачем ходят в библиотеку, охо-дай? За книгами. Я тоже.
— Ире, запиши мне книжку, и я пойду, — пискнула Лехта, осторожно косясь на нового посетителя.
— И мне, — сказал дед Ыкунча.
— Занимайся своими делами, я пока пошарю по полкам, — шаман отошел к стеллажам.
— Спасибо за разрешение, — проворчала Ирена.
--
Дробью прокатились по ступенькам шаги Лехты, неторопливо прокряхтели доски под ногами старика. Повисло молчание. Потом зашуршала страница — шаман листал толстый том возле полки с книгами по искусству.
Ирена подумала немного и снова взялась за спицы. Две лицевых, две изнаночных. Две лицевых, две изнаночных. Пальцы немного дрожали, и петли соскальзывали.
— Ты вызвала настоящий переполох в Нижнем мире, — сказал шаман. — Не чувствуешь?
С левой спицы слетели сразу четыре петли.
— Какое дело до меня Нижнему миру, что ты несешь…
— Если хочешь, вкратце объясню, — взял табурет, сел у торца Ирениного стола, отодвинув локтями каталожные ящики. — Ты — соблазн для малых сих.
— Я?!
— А кто ж еще… Будто ты только что не размышляла о фильмах про дальние страны.
Ирена не стала спрашивать, откуда он знает.
— Людям известно, что мир куда шире, чем наш лесной район, но они не думают об этом, пока им не напомнят. Ты — напоминание. Духи беспокоятся.
— И… что? — девушка оставила попытки подобрать петли и бросила вязание на стол. — Разве я одна — напоминание? Будто дети не учатся в интернате, будто парни не уходят служить в армию…
— Конечно. И многие больше не возвращаются. Да я сам, скорее всего, не вернулся бы, если бы не сошел с ума. У них там сейчас такие дрязги, у духов наших, что просто ой. Я не все понял, честно. Но охон-та Кулайсу ссорится с охон-та Тонереем, а предмет ссоры — ты.
— Хозяин вод с Хозяином леса? Из-за меня? Ланеге, ты смеешься надо мной.
— Если бы. Можешь мне не верить, охо-дай, но… знаешь, будь осторожна. Внимательно смотри под ноги, не ходи в лес по темноте… И еще — вот, держи.
Потянул через голову кожаный шнурок. Из-за ворота вынырнула округлая деревяшка со сквозными прорезями.
— Защита сомнительная, но лучше, чем ничего. Голову наклони, сам надену… Я эту штуку чувствую, так что, может, даже услышу, если понадобится… В конце концов, я сам тебя сюда заманил, я за тебя отвечаю… Ну все. Я возьму книжку, вот эту.
Ирена передернула плечами и встряхнула головой, отгоняя ощущение его пальцев на своих волосах. В голове гудело. "Пока не сошел с ума"… "сам заманил"… Я свихнусь тут с тобой, шаман, и даже не замечу. Но сказала только:
— Почему-то мне кажется, что ты не записан в библиотеку.
— О, ты прозорлива, охо-дай… Что нужно заполнить?
— Вот, держи читательскую карточку. Имя-фамилия, если у тебя есть фамилия, конечно, профессию можешь не указывать, да и адрес тоже, но должна же я куда-то вложить формуляр.
Только когда он вышел, запахивая на ходу обычную оннегирскую куртку, "не спецодежду", Ирена взяла в руки заполненную карточку. Строчки прыгали перед глазами.
Имя, фамилия, образование, профессия, адрес.
Петер Алеенге, неоконченное высшее, шаман. Ингесольский район, Тауркан, о. Чигир.
Бессмысленно упоминать, что именно тебе я ни словом не обмолвилась о "Сказаниях земли Ингесольской". Повода не было.
О да, ты заманил меня сюда сам.
--
Легко сказать — не ходи в лес по темноте, когда на дворе уже декабрь и темнеет рано? Ирена честно собиралась за хворостом с утра, но провозилась и только около полудня забежала к Хелене за санками и ножовкой. Немного потеплело, небо было пасмурно. Надо успеть до снегопада — похоже, без него не обойдется.
Пошла на старую просеку, заросшую кустарником и тонкими деревцами, едва ли старше двух десятков лет. Ноги проваливались в рыхлый снег по колено, хорошо — унты сверху плотно завязаны, а то бы уже набрала полные голенища. Пока забралась поглубже в заросли, пока высмотрела подходящие сухие стволы, пока спилила несколько сучьев — воздух помутнел, сверху посыпались, кружа, редкие белые хлопья. Заторопилась. Еще вон ту сосенку обкорнаю — и пойду домой.
Нога зацепилась за что-то невидимое, Ирену дернуло, повело — и она с размаху нырнула в сугроб с головой, хорошо, не напоролась лицом на острую ветку, вон какая торчит возле самой щеки. А щиколотку больно… за что ж я запнулась-то? И не разглядишь под снегом, сесть бы, да лежу неловко… Завозилась, пытаясь перевернуться — зажатую ногу прострелила резкая боль. В глазах потемнело, в ушах повис противный зудящий звон. Вот же глупо-то…
Когда в голове прояснилось, снега вокруг не было, только сухие иголки да старые растрепанные шишки. И, видимо, корни — что-то твердое чувствительно впивалось в правый бок. Вздымались ввысь непроглядно-темные очертания деревьев, совершенно неподвижные в неподвижном душном воздухе. Где-то далеко в черно-фиолетовом ясном небе висела круглая луна. Возле самого уха разговаривали.
— Съесть, съесть, — предвкушающе присвистывал неприятный шепоток. — Съесть!
— Не спеши, нельзя без спросу, — цыкал сиплый, низкий голос.
— Съесть! Варак в лесу, вкусное мясо, свежатинка… Съесть!
Невидимые холодные пальцы легко пробежались по Ирениной щеке.
— Свежатинка, — согласился низкий. — Но нельзя спешить. Пусть Хозяин скажет.
— Меня нельзя есть, — испуганно сказала Ирена.
— Ой, оно понимает нас! — шепоток скачком отдалился. — Лучше съесть. Давай съедим и скажем, что оно уже было мертвое?
— Я живое… живая, — возразила Ирена громче. — Меня нельзя есть. Варака можно только через семь лет есть, я знаю!
— Глупосссти, — хихикнул шепоток. — Семь, шесть, через весну, сегодня… Какая разница, я лет не считаю. А есть хочется.
Ирена потянулась рукой за пазуху, мысленно проклиная крючки на оннегирском полушубке. Рука двигалась медленно-медленно, тяжелая, как не своя.
— Смотри, еще и вертится, — шепоток сунулся ближе. — Что оно там ищет?
— Принюхайся, глупая башка, — презрительно сказал низкий. — Оно пахнет Чигирским Волком. А ты — съесть, съесть… Хлопот не оберешься.
— Зачем же вслух? — упрекнул шепоток. — Услышит, явится, и уже не съедим…
