— Эллен… — осторожно произнес он. — Как ты думаешь, можешь ли ты рассказать все сейчас? О том случае, происшедшем много лет назад. Теперь мы должны расстаться и больше не увидимся. И мне бы очень хотелось узнать обо всем.
Эллен долго сидела молча, прислушиваясь к голосу воспоминаний.
— Я замерзла, — жалобно произнесла она.
Натаниель понял, что она имеет в виду не внешний холод. И он взял ее ладони в свои сильные руки, словно желая дать ей силы и мужество.
— Это так трудно, — прошептала она. — Мне просто не о чем говорить…
— Это было всего лишь чувство, не так ли? Она кивнула, не глядя на него.
— Где это произошло?
— Мои родители снимали домик в одной из прекрасных горных долин. Если быть точной, то в Вальресе. Мне было тогда лет десять.
Он снова почувствовал исходящий от нее безрассудный страх. Словно не желая, чтобы этот страх передавался ему, она высвободила свои руки из его ладоней и немного отодвинулась. Потом продолжала дальше:
— Однажды я отправилась гулять одна… Ее руки беспомощно задрожали.
— Ах, Натаниель, я не могу! Тебе нужно это знать?
— Да. Многое в тебе станет для меня понятным.
— Ты выяснишь… обладаю ли я тем качеством, о котором ты говорил?
— Да.
Река журчала возле их ног. Издали доносились гудки автомобилей. Начинался новый день.
После долгого, напряженного молчания она снова заговорила. Она произносила слова, словно в каком-то трансе:
— Я шла по тропинке… Это была старая, наполовину заросшая тропа. Я не помню точно, но мне кажется, что я проходила мимо заброшенной фермы… Возможно, я ошибаюсь… Натаниель, я помню только лес… тропинку… а потом…
Дыхание ее стало прерывистым.
— А потом я почувствовала неописуемый страх. Он наполнял меня изнутри, без всякой видимой причины. Я огляделась по сторонам… но ничего не увидела. Если не считать покосившейся изгороди, травы, мха, елей… У меня осталось воспоминание о заросшей мхом каменной стене, но это могло быть совсем в другом месте и в другое время. Больше я ничего не помню.
Голос Эллен затих сам по себе. Натаниель неотступно глядел на нее, в его светлых, желтых глазах светилось что-то жуткое.
А она снова и снова говорила о том, что встречалось ей по пути, не желая рассказывать о самом главном.
— Говори… — еле слышно произнес он.
Посмотрев ему прямо в глаза, Эллен почувствовала что-то вроде головокружения. Это было все равно, что лезть в пасть дракона: пути назад уже не было.
— Я… я просто задыхалась от этого страха, мне казалось, что в меня вселилась чья-то душа.
Услышав эти слова, Натаниель затаил дыханье, но она вряд ли заметила это. Она упала на колени, прижалась головой к его ладоням с такой силой, что он почувствовал боль.
Голос Эллен превратился в жалобный вопль, но она продолжала:
— Это была какая-то несчастная душа, Натаниель, злая-злая, но такая несчастная! Бесконечно одинокая и заледеневшая! И эта душа наполнила меня собой, умоляла меня о чем-то, о каком-то сострадании и понимании, возможно, эта душа страдала… возможно, это было безграничное отчаяние. Я не могла дышать, я чувствовала такой страх… такой страх… такой безумный страх…
Говоря об этом, Эллен ловила ртом воздух, жалобно всхлипывая.
— И тут мои ноги сами побежали. Я не принимала такого решения, ноги сами понесли меня. Я не понимала, куда бегу, и я убежала так далеко, так далеко… Думаю, я тогда просто лишилась рассудка, Натаниель, я бежала, преследуемая кем-то, дико крича…
Внезапно Эллен посмотрела на него с наивным, детским удивлением.
— Понимаешь, я слышала звук собственных шагов — но не только собственных. Это было так странно! Я слышала мужской кричащий — вместе со мной — голос! Он кричал от страха и невыносимой боли, и это было так странно, потому что та душа, которая вселилась в меня… я могла бы поклясться в этом… была душой какой-то женщины! Бывает же такое!
Натаниель кивнул.
— Бывает. Продолжай!
Эллен не отдавала себе отчета в том, что ведет себя как наивная и испуганная десятилетняя девочка. Но Натаниель обратил на это внимание.
— И я бежала… я пыталась уйти прочь от всего этого. От этих криков, от своего собственного крика. Но у меня ничего не получалось. И тут произошло нечто ужасное. Долина, по которой я бежала, была очень длинной, казалось, ей не будет конца, и тут я услышала еще один крик — но совершенно другой.
— В каком смысле?
— Это было похоже на собачий лай, отдающийся эхом от скал, злобный, короткий лай преследующих кого-то собак. Понимаешь?
— Да. Это был мужской или женский голос?
— Мужской. И одновременно я слышала другой жалобный крик. А позади себя я слышала крик женщины, которая, как я поняла, не бежала за мной, а оставалась на том самом месте, откуда я начала свой бег. Она не могла оттуда убежать.
Последние слова Эллен произнесла с удивлением, словно не понимая, что же держало эту женщину на месте.
— И вот, наконец, долина кончилась, и я увидела вдали дом, и постепенно успокоилась, наваждение прошло. Но я никогда не забуду того, что пережила.
Она почувствовала, как его рука гладит ее по волосам. Когда она взглянула на него, она увидела у него на глазах слезы.
— Дорогая Эллен, — печально произнес он. — Моя дорогая Эллен!
— Теперь ты получил ответ на свой вопрос? — застенчиво спросила она.
— Да. Теперь я получил ответ. Все оказалось так, как я и думал. Признаться, я не ожидал такой ясности.
Эллен не осмеливалась спросить, каким же особым качеством она обладает. Она боялась услышать от него ответ.
Она отвернулась, внезапно, устыдившись того, что наделала.
— Извини, — прошептала она. — Извини, что я так вела себя! Бросилась в объятия чужого человека и наговорила ему массу всякой чепухи и к тому же разревелась…
Он повернул к себе ее лицо.
— Тебе кажется, что мы с тобой чужие? — спросил он. — В самом деле?
Глядя в его приветливые, светящиеся пониманием глаза, преисполненные скорби и одиночества, она поняла, что у нее с ним много общего.
— Нет… — невнятно произнесла она. — Нет, мы не чужие. Я даже не предполагала, что смогу кому-то рассказать об этом. Но теперь это получилось так естественно. Я знала, что ты поймешь меня.
Он улыбнулся, и она почувствовала в его улыбке боль.
— Одного только я прошу тебя не делать, милая Эллен: не надо считать меня божеством! Уверяю тебя, я вовсе не такой!
— Я не считаю тебя божеством, скорее, ты тот, кого коснулось божество, как раз об этом я и думала сегодня ночью. Кстати, откуда тебе известно, что я…
Он с горечью улыбнулся.
— Я не мог не заметить твое безоговорочное восхищение. И это не идет на пользу нашей дружбе. Ты слышала когда-нибудь о божестве, у которого аллергия на апельсины, который простужается по меньшей мере три раза в год и который настолько бездарен во всем, что касается техники, что его учителя чуть не хватил удар?
