— Не нам обсуждать королевский указ, — заметил ему герцог. — К тому же не стоит забывать и о собственной выгоде. Ни у меня, ни у тебя в роду номадов нет, и нам это только на руку.
Эррин молча кивнул. Он знал, что герцог — человек крутой и жестокий, но думал, что тот все-таки не лишен благородства. Но теперь Эррин видел в темных глазах своего сюзерена одну только алчность. Герцог с улыбкой встал — красивый мужчина накануне сорокалетия, ростом выше своего бывшего пажа, с холеной, расчесанной надвое бородкой.
— Не волнуйся за этих смердов, Эррин. Жизнь и без того коротка.
— Я думаю о своем Убадае. Он был мне преданным слугой и однажды спас мне жизнь. Помните, на медвежьей охоте, когда мой конь погиб? Зверь разорвал бы меня на куски, если бы Убадай не прыгнул с седла прямо ему на загривок.
— Да, он поступил храбро, но ведь мы этого и ждем от своих людей, разве нет? Дай ему денег и отправь в Гар-аден. Поговорим лучше о более приятных вещах. Весной король прибудет в Макту, и я хочу, чтобы пиром распоряжался ты.
— Благодарствую, ваша светлость. Это большая честь для меня.
— Чепуха, Эррин. Лучше тебя с этим никто не справится. Ты у нас наихудший воин, зато отменный кулинар!
Эррин откланялся и вышел.
Теперь он сидел у огня с тяжелым сердцем и головой, полной дурных предчувствий.
Океса — настоящий змей, и Эррин не мог забыть его зловещий взгляд, когда он спросил: «Вам известны такие семейства?» Именно это спасло одноглазого ремесленника Руада Ро-фессу. Эррин никогда бы не выдал Мудрейшему — но что это сулит ему самому?
Задумавшись, он не заметил, как вошел Убадай.
— Еда, — сообщил слуга, поставив перед Эррином серебряный поднос.
— Я не голоден.
Номад пристально посмотрел на бледное лицо своего господина.
— Что стряслось, мальчик? Ты не пьешь и не ешь.
— Ты должен уехать из Макты… нынче же ночью. Возьми с собой всех номадских слуг и ступай через лес к морю. Бегите из этой страны.
— С чего это?
— Остаться — значит умереть. Всех номадов хотят загнать в Гар-аден, а там вас ждет смерть, Убадай, я это чувствую. Скажи это всем остальным.
— Будет сделано, — пообещал Убадай.
Руад выровнял серебряное зеркало и поправил бритву на висящем у стены ремне. Добившись желанной остроты, он смочил лицо теплой водой и осторожно сбрил черную, с сединой щетину.
Лицо в зеркале сполна заслуживало бороды — густой бороды, которая скрыла бы впалые щеки и щелястый рот с кривыми зубами.
— Ты стал еще страшнее, чем прежде, — сказал Руад своему отражению. Сев за стол, он отодвинул остатки завтрака, снял с глаза бронзовую нашлепку и отполировал ее мягкой тканью до блеска. Вернул нашлепку на место, налил себе яблочного сока и стал смотреть, как деревья за окном проступают на рассветном небе.
Здесь ему лучше, чем в цитадели: старая крепость хранит слишком много воспоминаний об отце. Галибал был суров к сыну, чьего рождения не желал, и мальчик, некрасивый и неуклюжий, ничем не мог ему угодить. Все свое детство и юность он пытался завоевать отцовскую любовь. Со временем он овладел наукой обращения с Цветами и показал себя лучшим, чем отец, чародеем. Тогда безразличие Галибала обернулось ненавистью. Он отослал сына прочь и даже перед смертью не допустил его к себе.
«Бедный Галибал, — подумал Руад. — Бедный, одинокий Галибал».
Прогнав тяжелые воспоминания, он три часа поработал в мастерской и вышел на луг, чтобы насладиться осенним солнышком. Скоро соберутся темные тучи, задует северный ветер, налетят метели, и горы покроются снегом. Уже и теперь листья начинают желтеть, а цветы увядают.
Вдалеке показалась медленно шагающая в гору фигура.
— Кости греешь? — приблизившись, спросил Гвидион. Его морщинистое лицо покраснело от подъема, белые, длиной до плеч волосы взмокли.
— Ты бы лошадь себе купил, что ли. Стар ты уже по горам лазать.
Старик улыбнулся и перевел дух, опершись на посох.
— У меня нет сил с тобой спорить, но чашка твоего яблочного сока оживила бы мой дух.
Руад повел его в дом и налил желанного напитка.
— Как у тебя дела? — спросил старик.
— Не жалуюсь, а у тебя?
— Для лекаря всегда работа найдется, даже если он уже не так силен, как прежде.
Руад нарезал черного хлеба и сыра. Пока старик ел, он вышел на порог и взглянул на ведущую к Макте дорогу. Все было спокойно.
— Океса ищет одноглазого ремесленника, — сказал Гвидион, когда он вернулся.
— Неудивительно. Я совершил ошибку.
— Ты сказал волшебное слово тому мальчику, Лагу?
— Да.
— Неразумный поступок.
— Разум не должен противоречить состраданию. Ты проделал весь этот путь, чтобы предупредить меня?
— И да и нет. Я мог бы послать гонца, но есть еще одно неотложное дело, в котором ты мог бы мне помочь.
— Ты говоришь об изменении Цветов?
— Значит, мне это не померещилось, и не я один виноват в том, что сила моя убывает?
— Нет. Мощь Красного растет, а другие Цвета слабеют. Зеленый, самый дальний, страдает больше других.
— В чем же причина? Я знаю, что Цвета постоянно играют и перемещаются, но такого еще никогда не было. Зеленый сузился до мерцающей полоски — мне даже теленка вылечить стоит большого труда.
Руад выгреб из очага золу и положил дрова.
— У меня нет ответа, Гвидион. Равновесие нарушено, и Цвета утратили свою гармонию.
— Не знаешь ли ты, случалось это раньше или нет? Я никогда о таком не слыхал.
— Я тоже. Быть может, все наладится само собой.
— Ты думаешь? В воздухе чувствуется что-то недоброе. В Макте на последней неделе произошли три убийства. Люди боятся, Руад.
— Это влияние Красного — он усиливает страх. Я тоже чувствую это — нетерпение и гнев, которые отражаются на моей работе. На днях я не сумел прибегнуть к Синему и потому обратился к Черному, но даже и он тускнеет.
Гвидион поежился от холодного ветра, проникшего в открытую дверь.
— Разведи-ка огонь, Руад. Мои старые кости не выносят холода.
Руад, взял из очага толстое полено, провел по нему пальцами. Дерево тут же загорелось, и Руад бросил полено обратно.
— Красный тоже по-своему полезен, — заметил он, раздувая пламя.
— Только не для лечения, которым я на хлеб зарабатываю, — усмехнулся Гвидион.
Руад закрыл дверь и подвинул стулья к огню. Гвидион, сев, протянул руки к пляшущему пламени.
— Ты, само собой, останешься ночевать у меня, — сказал Руад.
— Спасибо.
— Что еще нового в городе?
— Боюсь, что ничего хорошего. Один человек, приехавший из Фурболга, говорит, что столица охвачена ужасом — там тоже орудует убийца. Найдены тела одиннадцати молодых женщин и пяти молодых мужчин. Король обещал разыскать убийцу, но пока этого не произошло. А тут еще слухи о номадах. Их, больше тысячи человек, сослали в Гар-аден, чтобы будто бы поселить там. Но один надежный человек сказал мне… — Гвидион содрогнулся. — Огонь почему-то уже не греет меня, как бывало. Может, мне помирать пора, Руад?
