Гвидион вышел из дома и стал рядом с ремесленником.
— Как им удалось найти тебя так скоро?
— Не знаю, да это теперь и не важно. Надо уходить — прямо сейчас.
— Я пойду с тобой, если, конечно, не помешаю.
— Буду рад твоему обществу, — усмехнулся Руад.
— Эти собаки проломили стену дома. Не думаю, что солдаты доберутся домой живыми.
— Доберутся все как один. Я не приказывал собакам убивать. Они проводят солдат до места, где те оставили лошадей, а потом вернутся. Пошли, поможешь мне собрать пожитки. Не хочу оставлять здесь ничего, что может быть использовано герцогом или Окесой.
Вместе они сложили разные предметы из мастерской Руада в большой холщовый мешок. Руад, взяв из тайника золотые и серебряные слитки, нагрузил ими две седельные сумки и вынес поклажу на переднее крыльцо.
Собаки вернулись час спустя и застыли под звездным небом, как статуи.
— Можно к ним подойти? — спросил Гвидион.
— Конечно, они тебя не тронут.
Старик, опустившись на колени рядом с одним из животных, провел пальцами по его шее.
— Превосходная работа. Глаза у них рубиновые?
— Да. По-твоему, это слишком? Я хотел вставить изумруды, но их у меня мало.
— Нет-нет, все просто замечательно. Мне кажется, кости у них настоящие?
— Нет. Я подражал отцу — ему собаки удавались лучше всего. Только мои побольше, чем делал он.
Руад навьючил сумки на двух собак, а мешок взвалил на третью.
— Подожди меня здесь, — сказал он Гвидиону и вошел в дом. Там вспыхнуло яркое пламя, и Руад покинул горящий дом, ни разу не оглянувшись назад. — Пошли, — сказал он, и собаки молча побежали за ним.
Лемфада очнулся. Перед глазами стоял туман, и в этом тумане сквозили какие-то темные линии, вроде щелей на крышке гроба.
— Нет! — простонал он и попытался встать, но нежные руки уложили его на место, и ласковые слова успокоили. Он повернул голову на подушке и увидел молодую девушку с темно-карими глазами. Она гладила ему лоб.
— Лежи спокойно, — прошептала она. — Здесь тебе ничего не грозит. Отдыхай. Я с тобой.
Когда он снова открыл глаза, линии оказались пазами между бревнами на потолке. Он повернул голову, надеясь снова увидеть девушку, но вместо нее у постели сидел мужчина с красивым лицом, в небесно-голубой рубашке. Длинные волосы падали ему на плечи, бороду он брил, а глаза у него были лиловые. Он улыбнулся Лемфаде.
— Добро пожаловать обратно в мир живых, дружище, — тихим, мелодичным голосом сказал он. — Меня зовут Нуада. Это я нашел тебя в лесу.
— Ты спас мне жизнь, — прошептал Лемфада.
— Не совсем так: это сделал другой человек. Как ты себя чувствуешь?
— Спина болит. — Лемфада облизнул губы. — И пить хочется.
Нуада принес чашу с водой и, поддерживая Лемфаде голову, напоил его.
— Стрела, ранившая тебя, вошла глубоко. Ты пять дней пролежал в жару, но Ариана говорит, что жить ты будешь. — Нуада говорил что-то еще, но юношу снова одолел сон. И ему приснились золотые птицы, порхающие вокруг солнца.
Проснувшись, он услышал, что снаружи бушует буря: ставни на окнах сотрясались, и по крыше лупил дождь. На этот раз рядом с ним сидел другой мужчина — желтоволосый, рыжебородый, с глазами серыми, как грозовые тучи.
— Пора подниматься, парень, — сказал он. — Больно дорого ты мне обходишься.
— Дорого?
— Думаешь, Ариана и ее мать задаром с тобой возятся? Если ты пролежишь еще немного, то разоришь меня вконец.
— Мне очень жаль. Правда. Я все верну.
— Из каких это средств? Твой кинжал я уже продал.
— Оставь его, Лло. — В поле зрения Лемфады появилась пожилая женщина. — Он еще не готов — пройдет несколько дней, прежде чем он сможет встать. Иди-ка отсюда.
— Под дождь, что ли? И не подумаю — больно уж вкусно тут у тебя пахнет.
— Тогда веди себя как следует. — Женщина приложила мозолистую ладонь ко лбу Лемфады. — Жар спадает — это хорошо. — Она улыбнулась юноше. — Некоторое время ты будешь чувствовать слабость, но потом силы вернутся к тебе.
— Спасибо вам, госпожа. А где та… другая?
— Ариана охотится и сегодня уж не вернется — будет пережидать бурю. Увидишь ее завтра.
— Скажешь тоже, несколько дней, — проворчал Лло. — У него вон уже девушка на уме. Влей в него немного супу, и он к ней посватается.
— Почему бы и нет? — усмехнулась женщина. — К ней уже все сватались, кроме тебя, Лло Гифе.
— Мне женщина ни к чему, — заявил Лло. Знахарка засмеялась, и он покраснел.
Лемфада снова заснул, а когда проснулся, буря уже миновала. Его, кажется, кормили с ложки, но помнилось ему это смутно, и есть хотелось зверски. Он сел и сморщился от острой боли в спине. Девушка, стоя на коленях у очага, высекала огонь. Тонкая струйка дыма вскоре вознаградила ее усилия, и Ариана, нагнувшись еще ниже, раздула пламя. Лемфада не мог оторвать глаз от ее бедер, обтянутых тугими замшевыми штанами.
— Нехорошо так пялиться на женщин, — не оборачиваясь сказала она.
— Откуда ты знаешь, что я на тебя смотрю?
— Когда ты сел, кровать скрипнула. — Девушка гибким движением поднялась и придвинула стул к постели. Волосы у нее были медового цвета, глаза темно-карие, губы полные, улыбка чарующая. — Ну? — спросила она.
— Что «ну»?
— Как товар, годится?
— Не понимаю.
— Ты меня разглядывал, как племенную телку.
— Извини. — Он отвел глаза. — Обычно я себе такого не позволяю.
— Ничего, я не обиделась. — Она засмеялась и взяла его за руку. — Меня зовут Ариана, а тебя?
— Л-л… Лемфада.
— Ты как будто не совсем в этом уверен.
— Просто раньше меня звали Лаг, а теперь у меня настоящее имя, мужское.
— Ты хорошо выбрал — Лаг тебе совсем не подходит. Почему ты убежал?
— Меня продали герцогу, и я решился на побег. Где это я?
— В Прибрежном лесу. Лло Гифе принес тебя к моей матери. Ты был еле жив. Зря он вытащил стрелу — ты чуть не истек кровью.
— Не знаю, зачем он меня спас. Похоже, ему со мной одни хлопоты.
— Не беспокойся об этом. Лло — человек непредсказуемый, его не поймешь. А что ты умеешь делать?
— Стряпать, убирать, ходить за лошадьми. Еще на флейте играю.
— А охотиться, шить одежду, работать по дереву?
— Нет.
— С глиной обращаться?
— Тоже нет.
— В травах разбираешься? Амариан от дезарты отличить можешь?
— Боюсь, что нет.
— Трудно же тебе придется в жизни, Лемфада. Похоже, проку от тебя, как от дохлого воробья.
— Я научусь. Ты покажешь мне, как все это делается?
— Думаешь, мне больше делать нечего?
— Нет, не думаю, но все-таки…
— Там видно будет. Есть хочешь?
— Очень, — признался он.
