«Возможно, я — белое размазанное над горизонтом солнце?..» — подумалось мне, но вслух я этого не произнес. Я решил, что в данном случае некомпетентность следует держать при себе.
— Пойми, — настаивал Мара, — твое сознание — это ты и есть! То, что определяет тебя как человека, как индивида, как существо, определяющее самое себя, твое «я», — это и есть твое сознание. Да, у него куча своих внутренних функций и механизмов обработки информации, с этим я согласен, но оно гораздо больше, чем просто эти функции. Оно — сила, которая сгущает материю в индивидуальность по имени Гвоздь и позволяет тебе именно так себя идентифицировать. Оно — твоя psyche, душа.
В словах Мары я услышал почти религиозный трепет. Я даже перевел на него взгляд — удостовериться, насколько серьезно он говорит. Его глаза, словно направленные передающие антенны, излучали веру и непоколебимость убеждений.
Я вернулся к созерцанию пасмурного пейзажа. Небо по-прежнему вяло стекало белесыми пятнами по мутным обоям коллоидного пространства. Вода в реке медленно наливалась свинцовой тяжестью и таким же цветом. Едва ощутимые порывы ветра все больше доносили сырость и прохладу. Я подумал, что информационный эон мироздания недвусмысленно намекает на завершение дня.
Мне нечего было ответить Маре, а спорить ради спора не в моем стиле. Я промолчал.
Мара тоже какое-то время не перебивал приглушенное бормотание природы, потом не выдержал, вернулся к своему монологу:
— В этом свете понятие «расширение сознания» нужно трактовать как расширение своего собственного «я». А на это далеко не все способны. Потому что когда разрастается твое эго, вместе с ним разрастается все, что прикипело к человеку за все время существования цивилизации. Я говорю про мораль, грехи, опыт — короче, структуры, которыми человек окружает себя с самого детства. Чтобы решиться на шаг в запредельное… на шаг от человека до сверхчеловека, нужно либо не иметь этого мусора за плечами (что невозможно в принципе), либо верить в собственные силы, которые помогут справиться с этими демонами. Причем еще не факт, что вера в свои силы соответствует реальной мощи этих сил. То есть я хочу сказать, что в отношении этих сил лучше не заблуждаться. Потому что иначе… тебя ждет шизофрения… в лучшем случае.
Слова Мары были похожи на свинцовую воду реки, они так же несли какую-то безысходность и тяжесть. К тому же он снова пожелал втиснуть меня, словно пазл, в мозаику своих эзотерических исследований. Я сказал:
— Мара. Я как-то не могу уловить подоплеку твоих лекций. Ты собираешься лепить сверхчеловека?
Он заглянул мне в глаза, сказал с улыбкой:
— Psychetropos — сворот сознания. Я использую этот термин для обозначения как самого процесса, так и агента, с помощью которого этот процесс возможен. Психотропным веществам придумали массу названий, но в каждое такое название исследователь вкладывал тот смысл, который хотел в конце концов обнаружить в объекте исследования. Так появился термин «галлюциноген» как препарат, вызывающий галлюцинации; так появилось понятие «энетоген» как проводник, приближающий к божественному. Я уже не говорю про такие узкие определения, как мистикомиметик, психодислептик, фантастикант и еще с десяток подобных. Даже термин «психоделик», который можно расшифровать как «проявляющий разум», не совсем верное определение, на мой взгляд. Все они призваны описать внутренние переживания исследователя, но среди них нет ни одного, который бы указывал на способ, на технологию поворота эволюции человечества. Поэтому эти термины я практически не использую. А вот psychetropos, сворот сознания, сворот твоего собственного «я» — как раз то, что нужно. Это верное определение агента, который станет катализатором процесса рождения homo extranaturalis.
Я же подумал, что это важный момент в понимании того, что Мара не считает нужным отвечать на мои вопросы. И еще я подумал, что Мара знает, что делает: оставляя без ответа то, что мне хотелось бы знать в первую очередь, он подогревает во мне интерес ко всей своей философии в целом. А из этого следует, что самое главное мне только предстоит узнать. Как и то, почему это главное предстоит узнать именно мне.
Когда мне исполнилось четырнадцать, наша семья перебралась в город. Отец устроился на новую работу и получил от предприятия служебную квартиру, что было невероятным везением, учитывая экономическое состояние страны вообще и бедственное положение отдельных предприятий в частности. Тем не менее это произошло. Новая квартира не походила на царские хоромы, да и располагалась на окраине города, но по сравнению с нашей бывшей коммуналкой в забытом богом поселке выглядела эталоном роскоши. Все это произошло весной, шел учебный год, так что я незамедлительно отправился в новую школу.
Дарья Семеновна — мой новый классный руководитель, женщина лет сорока, с твердым холодным взором поверх узеньких очков и с поджатыми губками (верхнюю покрывал белесый пушок). От нее исходил стойкий запах старых книг, чем-то напоминающий нафталин… Она коротко представила меня классу: «Знакомьтесь, это ваш новый товарищ», — и начала урок русского языка. Свободных мест было три. Первое — в центральном ряду на предпоследней парте. Там сидел, откинувшись на спинку сиденья, парень и равнодушно смотрел, как я иду к нему.
— Свободно? — спросил я его, приблизившись.
Вместо ответа он забросил на пустующее место ногу и выразительно так на меня уставился. В левом ухе у парня была сережка, одет он был в джинсовый костюм (довольно приличный), обут в белые кроссовки Nike. Не то что мои трикотажные брюки и джемпер отечественного производства! Понятное дело, куда челяди с барином тягаться!
— Хорошие кроссовки, — сказал я ему, улыбнулся и направился к другому свободному месту.
Я сел за одной партой с худенькой девочкой. У нее было бледное лицо и веснушки на вздернутом носике. Звали мою новую знакомую Наталья, то есть Наташка. От нее пахло кошками. Я тихонько спросил, как зовут ее кота, получил в ответ улыбку и информацию о том, что котов у них целых четыре и всех назвали в честь римских императоров. Мы обменялись рукопожатиями (у нее была узкая, костлявая и холодная ладонь) и приступили к изучению русского языка — этого громаднейшего наследия homo informativus.
Как только звонок возвестил перемену и Дарья Семеновна покинула классное помещение, парень с серьгой в ухе и в белых кроссовках оглянулся на меня и, презрительно смерив с головы до ног, продекламировал:
— Это надо ж было так вырядиться! Клоун клоуном!
«Ну вот, теперь мы знаем Самого Центрового Парня класса!» — подумал я.
