Понятно, почему эльфийка сводницей стать решила, такого сыночка хоть за кривую, косую, недалекую спровадить. Выходит Яна такая и есть? Спасибо…
А вот интересно, как сильно и долго можно третировать парня, чтоб он хоть чуток разозлился? А почему не испытать… кривой да убогой?
— Зря тебя Авилорном назвали, Пьеро твое имя.
И поняла — да хоть Мальвина — даже кончиком своего острого уха не повел юноша.
— Ты меня хоть слышишь?
Покосился, и то ладно.
— Видимо, я тебе не нравлюсь, — сделала вывод Яна. И зашипела, сама не понимая, что ж разозлилась. — Так и ты мне тоже не особо. Ангел тоже нашелся, тряпочка фланелевая!
— Я не айнгер, — посмотрел то ли обиженно, то ли осуждающе.
— Смотри-ка, русский язык выучил! — ухмыльнулась девушка: не нравится, значит, маленькому, когда его ангелом называют. А на `тряпочку фланелевую' ноль внимания. Может ангел ругательство у эльфов? Или тюфяком быть ничего особенного, а вот ангелом уже плохо, если не унизительно. `Да-а… а не скучно будет', - хитро прищурилась Сурикова, прикидывая с какого еще бока эльфа `покусать', проверяя наличие брешей в его монументально незлобивой личности? — Может, поговорим тогда? Все равно ночь вместе коротать. С какой радости не подскажешь? Матушка-то твоя, чего хотела, нас вместе закрыв?
В ответ парень отвернулся и опять уставился в небо.
— Ладно, не хочешь про мать вашу, давай про отца поговорим: тоже строг и с выкрутасами как маманя? Притесняет? На вечеринки не пускает, да?
Авилорн воззрился на Яну — небо его больше не интересовало.
Уже хорошо, кажется, еще одно тонкое место есть!
— Что молчишь? Поведай мне о трудностях общения с отцом, я, может, пару советов дам, как сделать, чтоб не тебя, а ты родителей строил.
Молчит Авилорн — смотрит, и странно смотрит — словно сочувствует и вот-вот заплачет, жалея бедную девушку.
— Кажется, я задела за больное место? Извини, плакать только не надо, ага?
Авилорн видел, как за бравадой дерзкой грубиянки, сжимаясь, бьется робкое сердце обиженного ребенка, отравленное пощечинами чужих неправедных дел, мнений, как пасмурно на душе девушки, как страшно ей и больно осознавать свое одиночество, неприкаянность, непонятость, ненужность.
Эльф вздохнул и поманил Яну, качнув длинными пальцами:
— Иди сюда.
— Куда? — нахмурилась та, но качнулась по инерции и оказалась в объятьях Авилорна. — Э-э!! — хотела воспротивиться, оттолкнуть, но тот с силой, что она и не подозревала в его столь хрупко- интеллигентных мощах, прижал ее к своей груди.
— Тс-с, — принялся гладить по голове, еле касаясь волос. Просто гладить! Как отец — дочь, как брат — сестру. Яна замерла на груди парня и, щуря глаза в темноту ночи, силилась понять — что за чудные мужики-эльфы? Или она на ум особо хромая?
Лежала, ждала, что будет дальше и гнала прочь мысли о том, что, в принципе, не прочь и отдаться, хоть так успокоиться, потерять страх и тревогу пусть на минуту, пусть на миг, и заручиться поддержкой, пусть слабака и тюфяка, но своего в этом чужом, непонятном для Яны мире, что она никак не может принять за реальность.
— Эллуо, со лойо мийву- прошептал эльф в ухо девушки, легонько дунув, чтоб быстрей к ней пришел сон и отпустили тревоги.
Яна чуть не расплакалась, до того непривычно было его внимание, тепло и забота, желание не использовать, а помочь. Она и не поняла, что правильно истолковала сказанное им, она подумала о другом, уже сдаваясь, уже засыпая: сегодня пусть будет так, а завтра… что будет завтра, то и будет.
Авилорн, дождавшись, когда девушка заснет, отнес ее в постель, лег сам и долго еще таращился в темноту, слушая сонное дыхание на своем плече — жены. Нет, никак не укладывалась в голове эта мысль, никак не хотел образ Эстарны, что он долгие циклы считал единственной женой, любимой, сдаваться на милость человека, но и не оставлял мысли о себе. Авилорна тянуло к девушке, он знал — что противился и боролся, в надежде побороть и вырваться, как все это время надеялся, что Эстарна передумает, как когда-то его мать передумала и предпочла силу, возможности и знания феи — любви отца.
В его голове зрели подозрения навеянные поступком матери — не замешана ли она во всей истории с гаронами, человеческой женщиной и его женитьбой? Но, первое — невозможно, печально и опасно… если, правда, если все же она рискнула, посмела… Нет, Эйола умна и дальновидна, она знает, что гароны не идут на компромиссы, с ними нельзя договориться, с ними нельзя вступать в контакт. Она знает это не понаслышке, печальный пример имел место быть. Нет, конечно же, нет, матушка не могла это сделать, ей бы и в голову не пришло. Рисковать еще одним членом семьи?…
Но, возможно, это мог сделать тот, кто помог ей закрыть вход из покоев сына. Значит за ее спиной кто-то очень важный, сильный и смелый настолько, что не боится чар гаронов, неприятностей в клане, не помнит горечь прошлых потерь. Кто же это? Аморисорн? Ерунда. Ювистель? Еще не лучше — точно невозможно. Договор со служителями хаоса! Да нет, никто не мог пойти на такое, никто… Из своих, а из чужих? Веллин? Нет, тоже нет, какой же он чужак? Он свой. Тогда кто? А, может, не было сговора — Авилорн попал в ловушку и сетует за то на дубовую рощу?
Под утро, утомившись решением головоломки, парень заснул.
Глава 6
Яна зевнула, показав розовый язычок, и от души потянулась. Авилорн с невольной улыбкой на губах наблюдал за ней из-под опущенных ресниц. Сейчас девушка казалась ему родной, понятной и очень красивой. Спросонья ее `колючки' еще не пришли в боевую готовность и девушка хранила первозданную ранимость, трогательную безмятежность взгляда, умилительную мягкость черт.
Сурикова села, потерла глаза и скривилась — опять утонченный интерьер эльфийской действительности. Н-да, хоть спи, хоть не спи, а ничего похоже не изменится, пора бы привыкать. А что делать?
Покосилась на Авилорна, что, сверкая обнаженным торсом, лежал рядом. В брюках — молодец.
Девушка спрыгнула с постели и, шурша длинной юбкой платья, что вчера презентовала Эйола, пошла умываться. Ополоснулась, посетовала на отсутствие зубной щетки и получила от Авилорна невесть как оказавшегося рядом, листик какого-то растения:
— Чего?
`Для зубов'.
— А-а, спасибо, — пожевала и выплюнула: да, любая самая лучшая зубная паста отдыхает, листик не то, что до десен, до надкостницы продирает. — Бр-р!
Парень улыбнулся. Он стоял у фонтанчика, прислонившись плечом к стене и, сложив руки на груди, наблюдал за Яной. Это ее немного нервировало. Она раз покосилась, два и поняла, что раздражает ее один предмет — обнаженный торс парня — досягаемый и недосягаемый одновременно. Красив эльфенок, ничего не скажешь, не был бы он столь ненормально мягок в своих поступках, меньше бы был похож тем на женщину, можно было бы и очароваться, а так — нет, не в ее вкусе бесхребетные мужички. Каким мама сыночка создала, таким пусть и довольствуется, а Яне слабаки безответные и сыночки маменькины без надобности.
