Скорее. Скорее. Прочь отсюда.
Жижа мерзко хлюпала под ногами. Нависали изглоданные временем и тленом строения. Такой контраст, думал Доминик, я слышал о трущобах, забытых Сенатом и самой Королевой, но чтобы настолько…
Да, любителям экзотических красот явно не пришлась бы по вкусу теневая сторона колонии.
Доминик ощутил: следят. Нервно оглянулся, пожалел, что не прихватил фонарик: две восково-желтые луны недостаточно освещали дорогу. В кучах мусора кто-то елозил.
Доминик ускорил шаг.
Мелькнули голые хвосты и рубиново-алые глаза.
Крысы. Всего-навсего крысы. Основная пища выкидышей… ой, нет, только не…
Он бежал, несмотря на болотную, вязкую грязь и нудно болевшие мускулы. Отродясь столько не бегал, и не догадывался, будто способен выдержать дольше пары сотен метров быстрее, чем неторопливым шагом.
Адреналин заменяет физическую подготовку.
Доминик выбрался на относительно сухой тротуар. Мусора здесь валялось еще больше, но, по крайней мере, ступни не тонули в вонючей грязи. Хотелось снять и выбросить обувь, прорвавшуюся на пятках. Вымыть ноги. Принять душ.
Домой…
'Нельзя'.
Нельзя. Раскисать и останавливаться. Вперед, вперед.
Только…передохнет чуть-чуть, вот тут, на относительно чистом камне — остове дома или надгробии…
Доминик опустился на холодный бетон, блаженно вытянул ноющие ноги. Все-таки гонки по пересеченной местности не для него.
За что ему все это? Кому что плохого сделал скромный третьесортник, забитый и тихий, быть может, самый незаметный в колонии? Эдвин и остальные звали его ничтожеством… Доминик не спорил.
Тогда — почему? Выбор Королевы, побег, смерть Камилла…
Он почувствовал, что плачет от жалости к себе, от боли в перетружденных голенях, от голода, страха, одиночества. Слезы капали с носа, попадали в рот — жили совершенно своей жизнью.
Возьми себя в руки.
Он прислушался. Мгновенно 'вырубил' рыдание, словно выдернул шнур из розетки.
Здесь кто-то есть. Кто-то крупнее крыс.
Близко.
Шарканье подошв (лап?), короткие выдохи и клацанье зубами впрыснули новую дозу адреналина.
Доминик соскочил с камня.
— Кто здесь?
'Более дурацкой идеи не отыскал? Еще бы повесил табличку: 'ПОЙМАЙ МЕНЯ'.
Поздно.
Из пыльного буро-серого полумрака выступали существа. Подобные людям, но меньше, тощие, словно скелеты, наспех заляпанные неровным слоем багровых мышц и сухожилий. Кожи им не досталось: было видно, как пульсируют плохо прикрытые органы и подрагивают нервы. Существа двигались на полусогнутых ногах, будто доисторические пред-люди, питекантропы или австралопитеки. Уродливые морды, неестественно-подвижные из-за обилия лицевых мускулов, щерились в злобном оскале. А зубы у них — с палец длиной.
Доминик коротко взвизгнул.
— Не трогайте меня!
'Убежал. Далеко, нечего сказать…'
Стоило спасаться от Королевы, чтобы попасть на обед выкидышам?
Выкидыши. Недоразвитые гигантские эмбрионы, то ли мутанты, то ли нежить. Вместо пуповины — чужая плоть, но крысы — невкусная еда, гораздо приятнее поживиться глупым беглым рабом…
Доминик не двигался. Перегорела батарейка, паника вылилась в ступор, заледеневший в немом крике рот и прижатые к подбородку кулаки.
Разорвут на части… больно?
Недолго, в любом случае.
Из стаи выкидышей выступил вожак. Крупнее, чем прочие и с почти осмысленным выражением морды. Глаза у него оказались светлые, прозрачные, будто стеклянные шары со снежинками. Имя снежинкам — голод и ненависть.
Вожак облизал двойной ряд клыков узким языком.
Доминик задержал дыхание. Зажмурился.
'Вот и все'.
Он ждал раскаленной боли, сотен зубов — и тело распадется быстро, зубы мутантов остры, а плоть податлива, — но вместо нее раздался выстрел. Двойник того, в ангаре.
'Все снова? По кругу… и не спастись? Может быть, я попал к Королеве и она открыла мне личный ад?'
Доминик не додумал. Его обхватили за талию, потащили куда-то. Снова заставляли бежать, но ступор исчез, Доминик поспевал за своим спасителем, а тот отстреливался от мутантов. Выкидыши визжали и рычали, трупы катились в грязь. Доминик предпочел не оглядываться.
Потом его запихнули в мувер, старенький и скромный по сравнению с мувером хозяйки. Машина взмыла в воздух.
Только тогда Доминик взглянул на неожиданного спасителя.
Высокий худощавый человек, Доминик определил его как элитника, причем породистее Альтаира. Беспорядочно разметались длинные соломенного оттенка волосы, тонкие губы сжаты в сосредоточенную гримасу… но почему-то Доминик решил, что этот человек чаще улыбается, чем сердится.
Спаситель ощутил: рассматривают. И в подтверждение догадок Доминика улыбнулся — открыто, доверчиво, ярко-голубые глаза улыбались вместе со всем лицом.
— Куда ж тебя занесло, — он переключил мувер на автопилот, а сам переключился на спасенного. — Чертовы твари к людям не выбираются, но там хозяйничают…
— Я… — Доминик сбился на первом же слоге. Смутился. — Извините.
— За что извинять? Заблудился, бывает…
— Я не заблудился, — быстро сказал Доминик. Новый страх вертелся миниатюрным смерчем: незнакомец обязательно спросит, кто его хозяйка. А потом…
Ох, нет. Лучше выкидыши.
— Хорошо, — от кивка длинные волосы рассыпались в художественном беспорядке. — Не буду спрашивать. Сейчас поедем ко мне домой, тебе нужно отдохнуть. Надеюсь, не возражаешь?
Доминик покачал головой. Возражать-то может, и возражал… да вопрос чисто риторический.
— Кстати, меня зовут Теодор, — представился спаситель. Он протянул крупную длиннопалую ладонь. Доминик пожал ее немного неуверенно. С ним прежде не здоровались на равных — 'Эй, ты' да затрещины.
Доминик назвался. Слега растерянно и словно в ожидании удара. Но Теодор не ударил. Вежливо кивнул. Затем собрал растрепанные волосы в 'конский хвост', отчего худое лицо стало выглядеть еще уже, и замолк.
Приземлились они в квартале среднего уровня. Насколько Доминик вообще мог судить о достатке жителей по архитектуре района.
— Вот и дом, — объявил Теодор.
— Ты живешь один? — удивился Доминик.
— Ну да. Моя госпожа не привыкла держать слуг при себе круглосуточно.
Из этих слов Доминик вывел, что хозяйка Теодора — небогатая женщина; содержать многосотенную толпу рабов во дворце по карману лишь аристократкам. Остальные ограничивались небольшим числом и государство выдавало каждому отдельное жилье.
— Проходи, чего стесняешься? — Теодор засмеялся. Доминик вновь смутился. Хотелось доверять этому человеку. Незнакомец — и что? Знакомые причиняли Доминику боль.
