Сагиттариус стоял в дверях.
— Ваше жилище? — спросил я.
— Нет. — Ом вроде бы оскорбился. — Шефа полиции.
Я усмехнулся.
Сагиттариус разразился вдохновенной речью:
— Этот томный аромат… эта угроза, исходящая от растений… этот тяжелый воздух в саду разогреют кровь даже старику. Это — единственное место, где он может расслабиться. Для этого я и нанят, за это он дает мне свободу.
— А это, — я показал на кровать, — имеет какое-нибудь отношение к прошлой ночи?
— Наверное, он был здесь, когда это случилось, но я… — Сагиттариус покачал головой, и я подумал, нет ли с его стороны какого-нибудь намека, смысл которого до меня еще не дошел.
Я наклонился и поднял что-то с пола. Это был кулон с выгравированными готическими инициалами «Е.Б.».
— Кто это — «Е.Б.»? — спросил я.
— Меня интересует только сад, мистер Аквилинас… Я не знаю, кто она.
Я посмотрел в окно на таинственный сад.
— Почему он вас так интересует… Что все это значит? Вы ведь не по приказу работаете здесь, не так ли? Вы это делаете для себя.
Сагиттариус холодно улыбнулся.
— А вы догадливы. — Он махнул рукой в сторону теплой, шевелящейся листвы, меньше всего напоминающей растение, скорее — некое живое существо. — Знаете, что я здесь вижу? Глубоководные каньоны, где в безмолвном зеленом полумраке плавают потерянные подводные лодки, к ним тянутся извивающиеся щупальца хищных полурыб-полурастений, за ними следят глаза давно умерших водяных, чья кровь напоила их детенышей; где спруты со скатами сплетаются в грациозном танце смерти, перемешивая устремляющиеся к поверхности облака чернильной жидкости с облаками крови, которыми питаются акулы. Еще их видят моряки и, обезумев, бросаются за борт и медленно опускаются в глубину, к тем животным-растениям, уже сожравшим тела спрутов и скатов. Вот тот мир, который я могу сотворить на суше… Вот моя мечта.
Он пристально посмотрел на меня и, помедлив немного, произнес:
— Моя голова — золотая рыба-монстр!
Я поспешил ретироваться в дом и обнаружил Бисмарка в его комнате. Он сидел в плюшевом кресле и, включив высококлассную, упрятанную в мебели систему, слушал не что иное, как струнный квартет Равеля.
— Не Вагнер? — удивился я. — А кто такая «Е.Б.»?
— Потом об этом, — ответил он. — Мой помощник сейчас ответит на ваши вопросы. Он должен ждать вас снаружи.
У дома стояла машина — потрепанный «фольксваген», в котором находился небольшой человечек в опрятном мундире, с маленькой щеточкой усов и свисающей на лоб прядкой черных волос. Руки в черных перчатках сжимали лежащую на коленях трость. Увидев меня, он улыбнулся, сказал «Ага!» и, проворно выскочив из машины, с легким поклоном пожал мне руку.
— Адольф Гитлер, — представился он. — Капитан сыскной полиции двенадцатого округа. Шеф полиции Бисмарк предоставил меня в ваше распоряжение.
— Рад это слышать. Много ли вы о нем знаете?
Гитлер открыл передо мной дверцу машины, я сел, а он зашел с другой стороны и быстро скользнул на водительское место.
— О шефе? — Он покачал головой. — Он от нас на отдалении. Я плохо его знаю — между нами несколько званий. Обычно его приказы доходят не напрямую. На этот раз он предпочел отдать приказ мне лично.
— И что это за приказ?
— Просто помогать вам в этом расследовании.
— Тут еще мало что расследовать… Вы совершенно лояльны к шефу?
— Конечно. — Гитлер выглядел искренне удивленным. Он наконец завел машину, и мы выехали на ровную белую дорогу, по обеим сторонам которой возвышались поросшие травой развалины.
— Что, у убитого были бумажные легкие? — спросил он.
— Да. Думаю, он приехал из Рима. Он немного смахивает на итальянца.
— Или на еврея, а?
— Не думаю. А почему вы так решили?
— Русские часы, восточные туфли… нос, наконец. Он у него приличный. Знаете, у них, в Москве, еще в ходу бумажные легкие.
Похоже, у него проблемы с логикой. Впрочем, я не стал уточнять. Мы повернули за угол и въехали в жилую часть города, где уцелело еще много домов. В подвале одного из них я заметил бар.
— Как насчет немного выпить? — спросил я.
— Здесь? — Кажется, он удивился. Даже забеспокоился.
— А почему бы и нет?
Он все же остановил машину, и мы спустились по ступенькам в бар. Пухленькая брюнетка приятным, тонким голосом пела что-то по-английски. Я прислушался:
Никто не печалится о Стиви,
Ничто не печалит его самого:
В тюрьме он покончил с жизнью,
А Джонни с девчонкой забыл про него.
Это был последний английский хит. Мы заказали у буфетчика пива. Похоже, он хорошо знал Гитлера, потому что засмеялся, хлопнул его по плечу и ничего с нас не взял, чем заметно смутил Гитлера.
— Кто он? — спросил я.
— О, его зовут Вайль. Я мало знаком с ним, так…
— Похоже, не совсем мало.
Гитлер был раздосадован. Он расстегнул форменный китель, сдвинул фуражку на затылок и попытался — впрочем, безуспешно — зачесать челку назад. Маленький, грустный человечек. Моя привычка задавать вопросы была не всегда уместна. Я отвернулся, посасывая пиво, и стал разглядывать певичку. Гитлер сидел к ней спиной, но я заметил, что она на него все время поглядывает.
— А что вы знаете о Сагиттариусе? — спросил я.
Гитлер пожал плечами:
— Не слишком много.
Вайль снова появился за стойкой и спросил, не желаем ли мы еще пива. Мы отказались.
— Сагиттариус? — Вайль весело ввязался в разговор. — Вы говорите об этом чокнутом?
— А он разве чокнутый? — спросил я.
— Ты не прав, Курт, — возразил Гитлер. — Он выдающийся человек, биолог…
— …которого выперли с работы, потому что он тронулся!
— Это жестоко, Курт, — с упреком сказал Гитлер. — Он исследовал потенциалы чувствительности растений. Вполне разумное научное направление.
В углу кто-то презрительно рассмеялся. Это был старик, с лохматой шевелюрой, сидевший наедине со стаканом шнапса, стоящим перед ним на маленьком столике.
Вайль показал на него:
— Спросите вот Альберта. Он-то понимает в науке.
Гитлер поджал губы и уставился в пол.
— Он всего лишь старый, обозленный на всех учитель математики — он завидует Фелипе, — сказал он тихо, чтобы старик не услышал.
— Кто он? — спросил я у Вайля.
— Альберт? Он действительно выдающийся человек… Он не получил никакого признания, хотя этого заслуживает. Хотите с ним познакомиться?
Однако старик с косматой головой засобирался уходить и махнул им рукой.
