— Я попрощаться пришел, — сказал он. — Завтра отправляюсь на службу.
— Кто твой хозяин? — поинтересовалась Карми.
— Пайра, — ответил Стэрр.
Он посидел еще немного для соблюдения приличий и удалился. Карми со Смиролом проводили его до порога храма.
— Он тебя обожает, — заметила Карми, когда спина подростка скрылась в заснеженном кустарнике.
— Пять лет назад я вытащил его из полыньи, — задумчиво сказал Смирол. — Он знает, что я не должен был этого делать. Если мальчишка настолько глуп, что провалился под лед, стоит ли ему быть хокарэмом?
— Разве он глуп? — удивилась Карми.
— Нет, — ответил Смирол. — Он умен. И очень наблюдателен.
— Если он так наблюдателен, то как же угодил в полынью? — не унималась Карми.
— Загордился и стал самонадеянным, — развел руками Смирол. — Именно от этой дурацкой самонадеянности и погибают чаще всего старшие коттари.
— Стэрр будет хорошим хокарэмом?
— О да. Он не только очень умен, он еще и благоразумен. Можешь быть уверена, механикой и тому подобными глупостями он заниматься не станет.
— Он умеет танцевать, — возразила Карми. — Он очень хорошо танцует и изумительно играет в мистериях.
— Для хокарэма танцы и игра в спектаклях — часть обучения, — напомнил ей Смирол. — Что ты за хокарэм, если не умеешь владеть телом, лицом и голосом? Кстати, и тебя можно по лицу отличить от хокарэма. Когда ты попадаешь в трудное положение, у тебя лицо каменеет, как у всех благородных. А у настоящего хокарэма в крови сидит потребность иметь живое лицо. — И Смирол быстро, как маски, сменил несколько выражений: удивление, отвращение, облегчение и беззаботную улыбку.
— А сейчас ты обманываешь меня своей поддельной любовью? — лукаво поинтересовалась Карми.
— Я же не могу без обмана, — признался Смирол. — Но можешь быть уверена: немножко — ну совсем немножечко — я люблю тебя искренне.
— Я тебя тоже люблю немножечко, — рассмеялась Карми. — Ты мой каприз, ты моя прихоть. Я изменяю с тобой Руттулу, чтобы добавить перцу в свою скучную жизнь…
Когда корзина, принесенная Стэрром, опустела, Карми и Смирол вернулись в Ралло. Как будто ничего не изменилось в хокарэмском замке, но Карми, у которой теперь было ее рыжее сокровище, ее любовник, ее муж, защита от всех бед подлунного мира, опять почувствовала себя принцессой. Простые келани и грубые хокарэмские штаны были заброшены; Карми нашла в несметных кладовых Неламы бархатное платье, сшитое по старинной кэйвеской моде, щедро украшенное черным стеклянным бисером и серебряной вышивкой. Нелама также дала и плащ из серых тохиаров, но вот обувью, подходящей по размеру, снабдить не смогла.
Теперь в те минуты, которые она проводила вне объятий Смирола, Карми занималась шитьем или приготовлением каких-нибудь лакомств. Невероятная страсть к домоводству занимала почти все ее мысли; хозяйкой она была не слишком умелой, однако Смирол добродушно хвалил ее стряпню и поедал все с таким аппетитом, что казалось, будто он говорит чистейшую правду. Правда, зная его удивительную способность поглощать все, что хоть немного напоминает пищу, Карми сомневалась в своих кулинарных талантах.
— Куда в него столько вмещается… — ворчала Нелама, поглядывая на Смирола, уплетающего очередное угощение. — Ведь столько жрет, пес алчный, а все тощий и тощий!
— Он не тощий, — влюбленно возражала Карми. — Он стройный.
Глядя на нее, Нелама грустно вздыхала: что с тебя взять!
В часы, когда Смирол был сыт и любовью, и пищей, он изучал захваченный из глайдера справочник по физике. Пока дело касалось классической механики, он понимал почти все, другие разделы были для него недоступны. Иногда же он делал настоящие открытия.
— Послушай, — говорил он, например, — Руттул когда-нибудь говорил тебе, что на его родине другая система счета?
— Не припоминаю, — отвечала Карми. — Кажется, нет.
— Похоже, у них принято десятеричное исчисление, — с воодушевлением сообщил Смирол.
— А у нас какое? — полюбопытствовала Карми, занятая шитьем.
— Двенадцатеричное, — ответил Смирол и объяснил: — Мы ведем счет по дюжинам, а они по десяткам.
— Ну и что? — удивилась Карми. — У каждого народа — свои обычаи.
— Так неудобно же считать! — возразил Смирол.
— Наоборот, — сказала Карми. — Очень удобно вести счет до десяти по десяти пальцам.
Смирола ее слова мало убедили.
— И вообще, у них неделя — семь дней, а не двенадцать, месяц — тридцать дней. Странно, правда? Полная бессмыслица. Тридцать на семь не делится, да и семерками считать неудобно. По дюжинам считать куда удобнее, чем по десяткам, — объяснил Смирол.. — Дюжина делится и на два, и на три, и на четыре, и на шесть, а десять только на два и на пять…
— Пять — красивое число, — заметила Карми. — В нем есть изящество.
Смирол расхохотался. Он сунул либрус под матрас, осторожно отобрал у Карми шитье и потянул ее в постель.
— Пять — красивое число? — шепнул он, настойчиво освобождая Карми от платья. — Ох, сколько тряпок!
Это был их последний вечер в Ралло. Поздно ночью в замок прискакал гонец. Это был не хокарэм, но коттари из Ралло хорошо знали его; привратная стража взялась позаботиться о его коне, а самого гонца проводили к башне Карми.
У него было два послания: одно, официальное, от Пайры к Логри, другое, тайное, — от Тилины к Смиролу.
— Должен ли я разбудить Логри, если прибуду ночью? — спросил гонец у Пайры перед отъездом.
— Нет, — решительно сказал Пайра. На весах общественного положения мастер замка Ралло весит больше, чем вассал Карэны.
Тилина же просила передать письмо Смиролу сразу по прибытии в Ралло.
Гонец в сопровождении коттари отправился вручать послание. Они осторожно, хотя и не вполне бесшумно поднялись наверх.
— Рыжий, — тихо позвал коттари.
— Что случилось? — из темноты спросила Карми.
— Прошу прощения, госпожа, что разбудили, — извинился коттари. — Срочное письмо для Смирола.
Смирол уже обувался; он вышел на лестницу, завернувшись в тохиарий плащ.
— Что за спешка? — тихо спросил он. — Луна упала на землю?
Гонец протянул ему свиток.
«Незабвенному рыжему хэйму Смиролу хокарэми Тилина из Кортхави шлет привет и наилучшие пожелания.
На охотничьих полях Пайры несколько дней назад произошли события, которые могут повлиять на жизнь Карми. Думаю, тебе, как любителю механики, было бы интересно понаблюдать, как с голубого неба на заснеженный луг опустился огромный предмет — нечто среднее между сильно увеличенным треножником в храме Твали-тэхари и коробчатым воздушным змеем.
Внутри этого сооружения оказались люди, и они говорили на непонятном языке. Одеты они в забавную одежду, — на мой взгляд, чересчур легко для наших зимних непогод.
