Утром Смирол пробудился первым и с любопытством посмотрел в сторону Карми. Она спала, укутавшись почти с головой. Надо бы ее разбудить — ведь потом каяться будет, что проспала рассвет, и, глядишь, продлит срок траура еще на один год. Однако не подходить же к ней, еще спросонья превратно поймет его кристально чистые намерения.
Смирол подобрал камешек и запустил его в спину Карми.
— А-а?.. — вскинулась она спросонья и села. — Это ты, Рыжий?
— Вставай, золотце мое, — пропел Смирол. — Светает.
— Ох, чуть не проспала! — вскочила Карми. Она выскочила в сумеречный предрассветный двор, зачерпнула ладонями снег и приложила к лицу.
Смирол одевался, не оглядываясь на нее. Карми вернулась и надела юбку.
— Тэрайни ходили в штанах, — заметил Смирол.
— Руттул запрещал мне носить штаны без крайней необходимости, — ответила она.
В этот день даже присутствие Смирола не могло отвлечь ее от выполнения поминальных обрядов. Смирол не вмешивался, сидел смирно, неподвижный, как каменное изваяние.
Когда Карми, разбросав семечки на пять сторон света, положила на снег лепешку для птиц, он уже ждал ее на пороге с другой лепешкой в руках.
— Жертва принята, — улыбнулся он.
Карми оглянулась. Маленькая серая пичуга уже клевала лепешку — да, жертва действительно была принята.
Карми потянула руку к той лепешке, что держал Смирол; он позволил ей взяться за край, но лепешку не отпустил.
— Может быть, геррэ? — предложил он.
— Геррэ, — согласилась Карми.
Они одновременно дернули лепешку в разные стороны — та порвалась, и большая часть оказалась в руке Карми.
— Ах я несчастный, — проговорил Смирол, сравнивая куски. — Даже развестись с тобой не смогу…
Обряд геррэ в древние времена был свадебным, а потом, когда вместе с росфэрнами и аоликану пришла новая религия, геррэ перестал считаться официальным, но остался среди обычаев Майяра, радуя влюбленных.
Вся суть его состояла в разрывании лепешки; по древнему закону считалось, что только тот, у кого осталась большая часть лепешки, имеет право потом требовать развода, поэтому в сомнительных случаях куски даже взвешивались. Печальным считался случай, когда один из сочетающихся браком во время рывка выпускал свой край и в руке второго оказывалась вся лепешка. Тогда им следовало расстаться и поискать себе других спутников жизни.
Смирол поднес свой кусок к губам Карми. Она откусила и в свою очередь поднесла свою краюшку к губам Смирола. Так они и съели эту лепешку, угощая друг друга из своих рук. Смирол, приняв из ее пальцев последний кусочек, поцеловал эти пальцы, а потом, обняв девушку, поцеловал в губы.
— Мое сердце, — шепнул он, оторвавшись наконец от ее губ. — Мед моей души…
Слова эти, которые Карми много раз слышала от него, вдруг зазвучали как-то иначе, и Карми вдруг показалось, что она опять стоит на Огненном поле в кольце пламени, что руки Смирола закрывают ее от опаляющего жара, и шепот его опять напоминал ей ночь Тэлани, когда Смирол был единственной защитой от всех стихий.
Она не понимала, что он говорит, но верила его еле слышному шепоту и чувствовала себя маленькой, нежной, слабой, как давно, а может и никогда, не чувствовала себя прежде. Теперь между ними не могло быть ни злых насмешек, ни обидных шуток — только бесконечное доверие. И Карми доверяла его голосу, его губам, его рукам…
Они прожили в старинном храме почти неделю, когда Смирол, сравнивая остатки продовольствия со своим непомерным аппетитом, стал поговаривать о возвращении в Ралло. Карми в Ралло возвращаться не хотела — ей хотелось остаться в безлюдном покое храма Матери тэрайнов. Смирол тогда предложил, что сам сходит в Ралло и вернется с запасом, но Карми и на это не согласилась. Ей совершенно не хотелось расставаться со Смиролом даже на несколько часов; она желала постоянно быть рядом, прикасаться ладонями к гладкой коже его плеч, слышать его голос, говорящий пьянящие глупости. Ей нравились его плавные, изящные движения, она заглядывалась на чеканную неподвижность его лица, когда он задумывался; она восхищалась неподражаемой мимикой, когда он болтал, желая ее развеселить.
Только теперь она разглядела его красоту. Оказывается, Смирол был прекрасен. Куда же смотрели ее глаза? Почему она не видела этого раньше, веря пренебрежительным отзывам окружающих о рыжем сыне лайгарки?
Карми еще не вполне привыкла к мысли, что он — ее любовник, а Смирол как будто никогда и не сомневался, что бывшая сургарская принцесса сочтет его достойным: он не знал сомнений. Он был то настойчив, то заботлив. Карми казалось порой, что он ненасытен; она уставала от его нежности и ревновала к принцессе Байланто, бывшей с ним прежде. Ко всем прочим его любовницам, о которых она не знала, ревновать было бессмысленно: Смирол не говорил, сколько их было, и клялся, что Карми у него одна-единственная.
— Я ревную тебя к Руттулу, — смеялся Смирол в ответ на ее настойчивые расспросы. — Ради него ты отправилась в Миттаур… Я ревную тебя к Стенхе и Маву — они сделали тебя такой, какая ты есть…
— Тогда ревнуй к Марутту и к покойному Горту, — подсказала Карми. — Они тоже приложили усилия к моему воспитанию. — Она прислушалась: — По-моему, кто-то идет.
Смирол насторожился, прислушиваясь к далекому, но явно приближающемуся пению.
— Да, — согласился он. — Это Стэрр идет… Надень-ка келани, — обернулся он к Карми и добавил с улыбкой: — А то я буду ревновать тебя и к этому мальчишке.
Стэрр приближался, сгибаясь под тяжестью огромной корзины; пел он нарочно, чтобы не вломиться нежданно-негаданно в обитель нежных влюбленных.
— Привет, молодожены! — заорал он с порога. — Я тут принес вам еды, чтобы вы не умерли от истощения.
— Это бог! — прочувствованно провозгласил Смирол. — Он услышал мои молитвы и поспешил к нам с богатыми вкусными дарами…
— Ну, дары не столько мои, сколько Неламы, — усмехнувшись, скромно признался Стэрр.
— Она богиня плодородия, — воскликнул Смирол, исследуя содержимое корзины, — а брат мой Стэрр — божественный посланец!
Он уже вовсю шевелил челюстями, в его зубах что-то захрустело.
— Вкусно пахнет, — смеялась Карми, отбирая у него лакомства.
Смирол возмущенно мычал с набитым ртом, пытаясь хоть что-то оставить себе.
Стэрр с довольным видом сидел напротив и тоже не забывал угощаться.
— Я попрощаться пришел, — сказал он. — Завтра отправляюсь на службу.
— Кто твой хозяин? — поинтересовалась Карми.
— Пайра, — ответил Стэрр.
Он посидел еще немного для соблюдения приличий и удалился. Карми со Смиролом проводили его до порога храма.
