Стелла не верила своим ушам: ее только что поставили на одну планку с хозяевами блестящих лиэнских храмов, допустили в прихожую их душ.
— Ладно, хватит для тебя! — Видимо, почувствовав, что был слишком откровенным, бог вернул приличествующее ему выражение лица. Двери в святые святых были закрыты. — Ты устала, и все равно ничего не понимаешь. Все свои вопросы оставь при себе, а еще лучше постарайся не забивать ими голову — я не могу сосредоточиться, когда твои мысли кружатся в мозгу, будто белки в колесе.
— Может, лучше перестать читать мои мысли, — подумалось ей.
— Я бы с радостью, но без этого не смогу тебя контролировать. Один неверный шаг — и вся комбинация полетит в тартарары. А так я смогу все исправить до того, как ты это сделаешь. И, на будущее, — прошипел он, — то, что я делаю или говорю, не обсуждается.
Принцесса кивнула. Вот он, старый добрый Мериад, боги так быстро не меняются. Но все равно, что-то в нем не то: да, он одернул ее, но скорее по привычке, чем осознано, а сам похож на беспомощного ребенка. Потерянный лихорадочный взгляд, доверчивость, откровенное признание собственной беспомощности изменить ход вещей…
— Тебя что-то не устраивает? — Она чуть не подпрыгнула, услышав этот прежний голос, предвестник сгущающихся туч. Осторожно скосив глаза, Стелла убедилась, что период божественной черной меланхолии окончен. Вернее, может, он еще продолжался, но ради ее персоны было сделано исключение. Сузившиеся глаза, немигающий взгляд волчьих зрачков — и темный огонек, блуждающий там, в глубине. А вот и ледяное покалывание — недвусмысленное напоминание, что за любую неосторожную мысль она может удостоится мимолетного, но действенного взгляда Смерти.
— Нет, — покачал головой Мериад, — надо было держать тебя в ежовых рукавицах. Твои мысли мне совсем не нравятся.
— А что я такого подумала? — робко спросила девушка. Почему у него так резко изменилось настроение?
— Посмела обсуждать меня. Запомни: что бы я ни говорил, ты родилась той, кем родилась, и даже сейчас я не позволю тебе копаться там, где тебе не положено. Что, решила, что я уже ничего не значу?
— Я не…
— Смерть всегда остается смертью, даже если сама смертна, и у нее есть терпение. Будь любезна, не зли ее.
— Но я ведь ничего…
— Я хочу, чтобы то «ничего», что недавно роилось в твоей голове, исчезло. То, что я делаю, думаю, а тем более чувствую, тебя не касается. Ясно? — рявкнул он.
Принцесса судорожно кивнула. Неужели ее невинные мысли могли вызвать такую бурную реакцию, или у него просто сдали нервы?
Огонек в глазах потух. Бог снова погрузился в прострацию.
Стелла осторожно позволила сначала одной, потом другой мысли проскользнуть в притихшее сознание — никакой реакции с его стороны. Он ее не слушал, не замечал, судя по выражению лица, просчитывая в голове различные варианты развития ситуации.
Ее накрыла волна усталости, груз переживаний последних месяцев обрушился на нее, придавил свой тяжестью. Принцесса села, с трудом борясь с желанием положить голову на руки; ей хотелось спать, но в присутствии Мериада не позволяло не то, что заснуть, даже вздремнуть.
— Я был прав: ты устала. — Бог посмотрел на нее своим новым отсутствующим, пустым взглядом. — Спи, я уже ухожу. Это даже хорошо, что ты заснешь сама, не хотелось поить тебя всякой дрянью.
Стелла смущенно улыбнулась и хотела, было, пробормотать в ответ, что она совсем не устала, но он, предупреждая ложь, покачал головой.
— Оставляю тебя до вечера. — Мериад исчез, растворился в холодном безжизненном воздухе. Этот воздух как нельзя лучше подходил для его сущности.
Принцесса наскоро пообедала остатками провианта, соорудила из подручных материалов импровизированную постель и, перед тем как забыться сном без сновидений, бросила взгляд на берег — на нем белым пятном выделялась лошадь, охраняемая Шараром.
Когда она проснулась, уже смеркалось. Потянувшись и размяв затекшее и продрогшее тело, Стелла прошлась по одной из аллей вглубь острова, наткнулась на беседку и, поддавшись мимолетному желанию, вошла внутрь. Нет, дерево по-прежнему дерево, теплое и шершавое, если дотронуться до него рукой. Она прижалась лбом к потемневшим от времени и погодных условий беленым доскам и закрыла глаза, постаравшись абстрагироваться от реальности.
И тут она почувствовала — что-то мимолетное, всего лишь движение воздуха, ветерок, но оно заставило ее вздрогнуть и судорожно вцепиться в перила беседки.
Между деревьев мелькнули сиреневые искорки; они кружились, множились, сплетались в узоры, а потом рассыпались разноцветными блестками. Зрелище прекрасное, завораживающее — если бы не невидимые нити, тянувшиеся от искорок к принцессе. Нити были острыми, как бритва, тонкими, как волос, и стремились проникнуть внутрь ее тела.
Огоньки подлетели ближе и в свете зарождающейся ночи обернулись десятками почти неотделимых от воздуха духов. Они кружили вокруг девушки, прощупывая ее оборону невидимыми лучами, исходящими от их пальцев.
Стелла попятилась, оглянулась, взобравшись на балюстраду, спрыгнула вниз и побежала.
Льдинки оцарапали кожу, обдали холодом, посеребрили ресницы, когда девушка пронеслась сквозь ряды духов, простодушно пытаясь спастись от них бегством. Напрасно — воздушные создания передвигались быстрее согретого кровью человека, бывшего не в состоянии обогнать ветер.
Загнанная в угол, принцесса озиралась по сторонам, ежилась от их уколов. А духи все стекались и стекались, круг за кругом, один десяток за другим. Сотни горящих глаз впились в ее лицо, немигающих глаз, без зрачков. Казалось бы, ей, имевшей дело с хозяином смерти, было не привыкать смотреть на подобных существ, но Стелле было страшно, и этот страх, переходящий в панику, парализовал разум.
Один из сгустков прозрачной материи отделился от других и поплыл к ней. Дух вытянул длинные руки и, склонив голову, превратившись в подобие стрелы, стремительно ринулся вперед. Принцесса вскрикнула, когда он вошел в ее тело, будто ледяной клинок вонзился прямо в сердце. Ей вдруг трудно стало дышать, потом дыхание нормализовалось, зато закружилась голова, начало изменять зрение. Ток мыслей замер, а потом и вовсе прекратился, сознание превратилось в бесформенную вату. Ноги подкосились, и Стелла упала, судорожно цепляясь за окружающую реальность. Что-то защекотало в горле, заиндевели кончики пальцев, потом перед глазами стало темно… И там, в этой темноте, она вдруг увидела себя, но себя со стороны, лежащую на земле, какое-то неодушевленное существо, куклу. Эта кукла открыла глаза, села, а потом, усмехнувшись, попыталась оборвать тонкую серебристую нить, вившуюся от груди куда-то вверх. Принцесса огляделась в поисках того, куда же вела эта нить, и поняла, что она вела к ней. Она сама вдруг оказалась таким же духом, как те, что толпились вокруг, каждую минуту готовые напасть, растерзать ее.
