— Пожалуй да, — сказал Вилькоксин. Потом добавил: — Я передам ей все. Если не будет выхода, я позвоню завтра утром… они, несомненно, вызовут ее, чтобы она повторила рассказ для комиссии. Ро будет присутствовать на расследовании.
— Если вам удастся поговорить с ней вечером, я буду вам очень благодарен.
— Посмотрим. Но чем она вам поможет? Ведь она не даст других показаний.
— Я не это имею в виду.
— Но вы сказали, что ни один человек на Земле не может вам помочь. Следовательно, только она и еще тот мужчина могут выручить вас, — заметил Вилькоксин. — Разрешите мне предупредить вас, — продолжал адвокат, — они главные свидетели обвинения.
— Может быть, а может, и нет, — улыбнулся Джим. — Ведь вы забыли о губернаторе Альфа Центавра!
— Ах да! Я о нем не подумал. Вы правы, он заступился за Ро, когда девушка не захотела уходить с корабля. Возможно, он и вас защитит завтра… Если хотите, я свяжусь с ним.
— Нет, предоставьте его мне.
— Не понимаю, — прошептал адвокат. — Просто ничего не понимаю. Но я с вами! Что-нибудь еще?
— Нет. Извините, если сможете.
— Хорошо, — Вилькоксин вскочил, — я приду сюда за полчаса до того, как они соберутся отправить вас на комиссию. Таким образом, я поеду туда вместе с вами, не возражаете?
— Нет.
Вилькоксин подошел к двери, подергал за ручку и крикнул:
— Откройте!
Через несколько секунд дверь открылась — адвокат посмотрел на Джима.
— Спокойной ночи тебе, Джим. До завтра, дорогой.
— Благодарю.
Хлопнула дверь. Джим лег на кровать и закрыл глаза. На мгновение мозг затаил страх, но он быстро взял себя в руки и вскоре заснул. Он спал спокойно, как солдат перед боем.
Даниель Вилькоксин разбудил Джима ровно в 8.15. Вскоре они уже сидели в закрытом автомобиле, который мчался в Правительственный Центр.
Расследование началось в 9.00. Джим спросил адвоката, удалось ли ему поговорить с Ро. Вилькоксин кивнул.
— Мне не разрешили подняться на корабль, но я поговорил с ней по телефону, установленному на пограничном посту. Я задал ей множество вопросов, ответы на которые мне якобы были нужны для защиты, и передал ей все, что вы просили, так сказать, между строк.
— Хорошо, — сказал Джим.
После этого подсудимый не проронил ни слова и игнорировал все вопросы, заданные адвокатом. В конце концов Вилькоксин толкнул его локтем.
— Послушайте, ответьте же мне наконец! Через полчаса я теоретически должен вас защищать. Вы должны мне ответить! Не забывайте, ради вас я связался с Ро, а это было непросто. Кроме полевого телефона, других способов связи с кораблем нет.
Джим взглянул на него.
— Правительственный Центр в девяти милях от космодрома. Верно?
— Но… Да… — удивленно ответил адвокат.
— Если бы я находился в Правительственном Центре, мне не понадобились бы ваши услуги, чтобы передать Ро всю информацию. На таком расстоянии я мог бы сам спокойно говорить с кораблем.
Вилькоксин недоверчиво посмотрел на него.
— Я говорю это для того, чтобы вы поняли — мне нет смысла терять драгоценное время на ответы, все равно вы их не примете, разве что поверите… Обвинения Макса Холланда и других меня абсолютно не интересуют. После того, как вы передали Ро информацию, я попрошу вас только об одном — сидите тихо и не мешайте мне думать.
Джим погрузился в раздумья, и Вилькоксин больше не мешал ему.
Они подъехали к зданию суда. Джима отвели в маленькую комнату, где он должен был ждать членов комиссии. Потом его и адвоката проводили в уже переполненный зал.
Их усадили за стол напротив приподнятой сцены, где должны были разместиться шесть членов комиссии. Джим увидел, что в первом ряду в стороне от толпы сидят Старк Якобсон — руководитель Проекта, тренировавший его перед экспедицией на Тронный Мир, Высокородная Ро, Макс Холланд. За ним он заметил несколько учителей рангом поменьше.
Ро поймала его взгляд, побледнела. Она выглядела взволнованной. Девушка была одета в простую белую тунику и юбку, не очень отличавшиеся от земных нарядов, но тем не менее она выделялась из окружающей толпы.
Глаза Джима привыкли к высокому росту, природной грации и красоте Высокородных. Неожиданно земляне показались ему некрасивыми и маленькими…
Ро испуганно посмотрела на него.
На сцену вышло семь человек, и по залу пробежал взволнованный гул, так как вместе с людьми все увидели маленького коричневого человечка, который занял место рядом с Хейнманом, представителем могущественного Европейского Сектора.
Джим взглянул на губернатора и слабо улыбнулся. Тот взглянул на него печально и торжественно.
Все успокоились. Началось расследование.
— Пусть в записях будет отмечено, — сказал Хейнман в микрофон, — что губернатор Альфа Центавра любезно согласился присутствовать в зале на заседании комиссии, чтобы помочь расследованию опытом и знаниями.
Хейнман постучал по стеклу председательским молотком и велел официальному представителю правительства выступить и описать дело.
Представитель произнес прекрасную речь. Он тщательно избегал слова «предательство», но ухитрился выставить все в таком свете, что у публики не оставалось сомнения в том, что Мировое Правительство возбудит против Джима судебное дело по обвинению в измене.
Потом вызвали свидетеля Старка Якобсона. Его спросили, как Джима готовили к экспедиции на Тронный Мир и почему выбрали именно его.
— Джеймс Кейл, — спокойно ответил Якобсон, — был необычайно талантлив, физически он был великолепно развит. Ведь нам нужен был тореадор. К тому же Джим имел научные степени по химии, истории и антропологии, он показал себя знатоком в культурных и социальных науках.
— Не хотите ли вы сказать, — вмешался Хейнман, — что он выделялся?
— Он был яркой индивидуальностью, но, в конце концов, все они таковы, — сухо сказал Якобсон.
Руководитель Проекта был седым высоким датчанином. Ему было примерно 60 лет. Джим вспомнил, что Якобсон всегда отличался тем, что относился к нему с симпатией.
Якобсон продолжил:
— … это было одним из требований, которые мы предъявляли к избраннику…
И он по списку перечислил остальные требования. Все они подчеркивали хорошее физическое состояние, развитый ум, эмоциональное равновесие и широкий диапазон знаний.
— А как насчет эмоционального равновесия? — вновь вмешался Хейнман. — Не был ли Кейл несколько… скажем… антисоциальным? Не сторонился ли он людей? Не пытался ли он сделать все в одиночку?
