Дорнсет Маунтин — настоящие медовые соты, кроме шахт Айякс Компани. Гномы знают, как блокировать свои туннели, когда люди подходят к ним слишком близко.
Крокетт почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Вместе с остальными он направлялся то туда, то сюда, пока они не начали работать. Наполненные вагонетки, ворча, покатились по рельсам. Крокетт поколебался, потом обратился к рослому субъекту, чье лицо, казалось, хранило следы великой печали.
— Послушай, — сказал он, — я хотел бы поговорить с тобой!
— Инглншский? — вопросительно отозвался тот. — Вишки. Джин. Вино. Ад.
Продемонстрировав свой несколько неполный набор английских слов, он разразился хриплым смехом и вернулся к работе, не обращая больше внимания на сбитого с толку Крокетта. Тот повернулся прочь, ища другой объект для опроса. Но этот отрезок шахты оказался пустынным. Еще одна нагруженная вагонетка, урча, проехала мимо, и Крокетт решил посмотреть, откуда она выехала. Он нашел это место после того, как пребольно стукнулся головой и несколько раз шлепнулся на живот.
Она появилась из дыры в стене. Крокетт вошел в нее и тут же услышал рядом с собой хриплый крик. Незнакомец приглашал Крокетта подойти поближе.
— Чтобы я мог свернуть твою цыплячью шейку! — пообещал он, извергая поток непечатных выражений. — Убирайся отсюда!
Крокетт бросил взгляд в сторону кричавшего и увидел маячившую над ним гориллообразную фигуру. Он мгновенно пришел к выводу, что владельцы айякской шахты пронюхали о его миссии и подослали к нему наемного убийцу — или, по крайней мере, парня, который мог бы избить его до полусмерти. Страх наполнил силой ноги Крокетта. Он бросился вон, лихорадочно ища хоть намек на боковой туннель, в который он мог бы нырнуть. Рык, несшийся ему вдогонку, отдавался от стен. Внезапно Крокетт ухватил смысл последней фразы:
— … пока не взорвался динамит!
Именно в это мгновение динамит и взорвался. Однако Крокетт этого не понял. Очень скоро он обнаружил, что летит.
После этого он перестал вообще что-либо соображать, а когда эта способность вернулась к нему, он обнаружил, что на него внимательно смотрит чья-то голова.
Вид этой головы не приносил особого утешения — вряд ли вы решились бы взять себе в друзья ее владельца. Голова была странная, если не сказать — безобразная.
Крокетт был настолько увлечен ее видом, что даже и не сообразил сразу, что видит в темноте.
Сколько времени он находился без сознания? Крокетт вряд ли почувствовал бы себя намного лучше, знай он, что находится в неиспользованной шахте, давно уже заброшенной. Шахтеры, взрывом открывшие проход к новой шахте, понимали, что проход к старой закроется, но это их не беспокоило. Другое дело — Тим Крокетт.
Он зажмурился, а когда снова открыл глаза, то обнаружил, что голова исчезла.
Это обстоятельство принесло ему облегчение.
Крокетт немедленно заключил, что неприятное видение было галлюцинацией. Он, собственно, даже не мог толком вспомнить, как она выглядела. Оставалось лишь смутное воспоминание о форме, напоминающей часы-луковицу, больших, блестящих глазах и неправдоподобно широкой щели рта.
Крокетт застонал. Откуда исходило это странное, серебряное сияние? Оно напоминало дневной свет в туманный день, не имело определенного источника и не давало тени. «Радий», — подумал Крокетт, очень неважно разбирающийся в минералогии.
Он находился в шахте, уходившей в полумрак впереди до тех пор, пока футов через пятьдесят она не делала резкий поворот, за которым грудились обломки упавшего свода. Крокетту стало трудно дышать. Он кинулся к завалу и принялся лихорадочно разбирать его, задыхаясь и произнося хриплые, нечленораздельные звуки.
Тут ему в глаза бросились собственные руки. Его движения все замедлялись и замедлялись до тех пор, пока он не перешел к полной неподвижности.
Замерев в неудобной позе, он тупо созерцал два широких и шишковатых предмета, которыми заканчивались кисти его рук. Может, он в период своего беспамятства надел рукавицы? — мелькнуло у него в голове. Но тут он осознал, что никакие рукавицы не вызовут сходства с тем, что он имел полное право считать своими руками: они были искривлены.
Может быть, они испачканы? Нет! Дело совсем не в этом. Его руки изменены. Они превратились в два массивных шишковатых коричневых предмета, похожих на узловатые корни дуба. Тыльная сторона поросла густой черной шерстью. Ногти явно нуждались в маникюре — причем в качестве инструмента лучше всего было употреблять зубило.
Крокетт оглядел себя всего, и из груди у него вырвался слабый цыплячий писк. Он не верил собственным глазам. У него были короткие кривые ноги, толстые и сильные. Ступни не превышали длины двух футов, а может быть, и того меньше. Все еще не веря себе, Крокетт изучил свое тело. Оно тоже изменилось — и явно не к лучшему.
Рост его равнялся немногим более четырех футов. Толщина составляла примерно три фута. При этом он обладал выгнутой грудью, удивительно неуклюжими ногами, косолапыми ступнями, а шеи не имел вовсе.
Одет он был в красные сандалии, голубые шорты и красную тунику, оставляющую голыми его худые, но сильные руки.
Его голова… Она имела форму часов-луковицы. А рот… Ой!
Крокетт инстинктивно поднес к нему руку, но тут же отдернул ее, беспомощно огляделся и рухнул на землю. Галлюцинация! Он умирает от кислородной недостаточности, и перед смертью его посещают галлюцинации.
Крокетт закрыл глаза, убежденный, что его легкие беспомощно работают на пределе сил, добывая себе воздух.
— Я умираю, — сказал он. — Я не могу дышать. Чей-то голос презрительно произнес:
— Надеюсь, ты не воображаешь, будто дышишь воздухом.
— Я не… — начал Крокетт.
Он не закончил предложения. Его глаза округлились. Теперь он еще и слышал.
— До чего же вшивый экземпляр гнома, — сказал голос. — Но согласно закону Нида, выбирать не приходится. Все равно копать твердые металлы тебе не позволят, пойдешь на антрацит. Ну, что уставился? Ты куда уродливее, чем я.
Крокетт, собиравшийся провести языком по пересохшим губам, с ужасом обнаружил, что кончик его влажного языка достает до лба. Он вобрал его назад, громко причмокнув, и с трудом принял сидячее положение. После этого он застыл в неподвижности, продолжая глядеть.
Снова появилась голова, а за нею и тело.
— Я Гру Магру, — продолжала болтать голова. — Тебе, конечно, дадут гномье имя, если только твое собственное не окажется удобоваримым. Как оно звучит?
— Крокетт, — ответил он механически.
