Заросли водорослей постепенно становились гуще, и Бэйр, перегнувшись через планшир, неотрывно смотрел вниз:
— Послушай, дядя, здесь много мелких рыбок, плавающих между листьями.
— Да, Бэйр, эти листья служат убежищем крабам, креветкам, моллюскам и прочим созданиям.
Бэйр вытащил из воды плеть, унизанную завитками листьев; это был кусок водоросли с тонким, ветвистым и дряблым на ощупь стеблем. Стебель был весь облеплен узкими зелеными листочками, которые свивались в небольшие трубочки, они сцеплялись с соседними трубочками, образуя сплошную спутанную массу, плавающую под самой поверхностью воды. Мягкие стебли были обильно унизаны мелкими ягодами, и, пока Бэйр рассматривал их, из одной ягоды неторопливо вылезла улитка.
Бэйр продолжал изучать растение, слушая Аравана.
— Эта водоросль — единственная представительница подводного растительного мира здесь, в районе Великого Водоворота. В других водах этого мира водоросли красновато–коричневые и не столь густые.
— Красновато–коричневые?
— Да.
— А почему только здесь они зеленые, а во всех остальных водах красные? — спросил Бэйр. Араван пожал плечами:
— Не знаю, элар, но, когда я в последний раз был здесь, моя команда уверяла, что это знак того, что место проклято.
Бэйр с тяжелым вздохом бросил стебель обратно в воду:
— Если принять во внимание то, как проявляется их огонь, я бы не стал совершенно отрицать этого.
Они замолчали, всматриваясь в глубины, над которыми проходило их судно.
А трясина между тем становилась все гуще.
Почти сразу после наступления сумерек, когда над морем разлился тусклый свет горбатого растущего месяца, они заметили по правому борту первый завязший в трясине водорослей корабль. Что это было за судно и откуда, нельзя было даже и предположить, поскольку корпус глубоко увяз в трясине и только узкая полоска полусгнивших бортов виднелась над водой.
— Его удерживают водоросли, — пояснил Араван, упредив вопрос, готовый сорваться с языка Бэйра. — Как говорит легенда, попавшие в такую западню корабли будут стоять вот так вечно, хотя я думаю, что у некоторых кораблей днища полностью не сгнивают; камни, уложенные для балласта, а также громоздкие грузы уходят в глубину, а корпус и палубы в конце концов поддаются воздействию соленой воды и тоже отправляются под воду.
— А может быть, дядя, они питают водоросли: гнилое дерево, ржавчина, размокшие волокна канатов да еще разные грузы, находившиеся в трюмах погибших здесь кораблей. Они гниют, измельчаются и образуют придонный слой, который служит почвой для водорослей.
Араван тепло посмотрел на юношу:
— Кто знает, может, ты и прав, элар.
Перед рассветом они прошли мимо еще одного корабля, увязшего в трясине. Араван отвернул подальше от него, поскольку амулет на его груди предупредил о близкой опасности. Бэйр уставил свой взгляд в полузатонувший, лишенный мачт корабль, разбитые доски обшивки, засохшие зеленые куски тины и побеги водорослей, облепившие корпус и палубные надстройки.
— Какое–то мрачное свечение исходит от этих обломков, будто что–то страшное обитает внутри.
— Что–то похожее на Ламиа?
Бэйр в раздумье пожал плечами:
— Да, дядя. Что–то похожее.
— Тогда, мой мальчик, смотри в оба, хотя не знаю, что мы можем сделать, ведь Кристаллопюр пропал.
Бэйр нахмурился и, протянув руку за спину, дотронулся до ножен, в которых покоился Рассветный меч:
— Может, это? Араван пожал плечами.
Они плыли в предрассветных сумерках. На горизонте замаячил еще один погибший корабль, излучающий какое–то колдовское свечение. Ненасытная трясина продолжала медленно вращаться вокруг центра Великого Водоворота, неся на себе и их суденышко, и обломки, торчащие из воды слева по борту.
Они плыли вперед и днем и ночью, по очереди отдыхая и управляя кораблем. «Шлюшка» проплывала мимо многочисленных останков кораблей, одни были едва видны над водой, другие еще не сожраны трясиной, некоторые излучали темноту, воспринимаемую взглядом Бэйра, и делали амулет на груди Аравана холодным, некоторые светились каким–то колдовским огнем.
Все суда, мимо которых они проплывали, были обветшалыми, серыми и безжизненными, и всепроникающий смрад тления исходил от них. Конструкция многих кораблей была странной и необычной — тут были и тростниковые пироги, и массивные полузатопленные ковчеги, и галеры со скамейками для гребцов и боковыми отверстиями для весел, — но все это были лишь останки, мачты и рангоутное дерево были вырваны или перекошены, на некоторых судах, похоже, похозяйничал огонь. Натолкнувшись на один такой корабль, они не смогли даже определить его тип, поскольку лишь длинный шлейф размокшей в воде древесной массы, лежа на подстилке из водорослей, держался над поверхностью воды.
— Кладбище кораблей, — произнес Бэйр.
— Да, — задумчиво подтвердил Араван. Они плыли все дальше и дальше.
Утром третьего дня Араван разбудил Бэйра и как бы между прочим сказал:
— Сегодня день весеннего равноденствия, Бэйр, день Триады.
Бэйр глубоко вздохнул, посмотрел вперед по ходу корабля, и сердце его екнуло.
Острова, к которому они шли, не было видно.
Но буквально сразу после полудня на горизонте показался утес, его отвесные скалы с куполообразными вершинами, казалось, вырастали из моря.
— Дядя, это он?
— Да, элар, вот он, центр этой проклятой трясины.
— Скоро мы до него доберемся?
Ход суденышка становился все медленнее и медленнее, потому что водоросли стали гуще. «Шлюшка» продвигалась вперед так медленно, как будто ползла на днище по сплошному одеялу из водорослей.
Они достали весла и стали грести изо всех сил, помогая парусам. Медленно, очень медленно продвигались они к цели своего путешествия, а солнце уже перевалило через зенит и покатилось по западной части небосвода.
Вдруг на исходе дня их корабль–дракон вышел на чистую воду, заросли остались позади и выглядели сейчас как громадная зеленая стена, которая отвесно обрывается в пропасть бездонной глубины. Сам остров находился перед ними, и было до него не больше двух миль по чистой воде.
Они продолжали работать веслами.
— А где вход в пещеру? — спросил Бэйр, отирая с лица льющийся ручьями пот.
— На южной стороне острова, нам надо обойти его вокруг, — ответил Араван, настраивая парус.
— И долго нам идти?
— Если срежем угол, то не более четырех миль.
Бэйр бросился поворачивать нок–рей, поскольку ветер дул с траверса.
