Нильссон выругался.
— Чертова карта нас запутала… или же изменилось положение снежных полей. Мы полезли совсем не по тому склону.
— Что, надо возвращаться вниз? — равнодушно спросил Хольнер.
— Нет… не такая уж и большая разница. Мы и так потеряли много времени.
Высокий гребень, разделявший оба изгиба, мог бы вывести их опять не на тот склон, по которому следовало подниматься. Гребень подходил к вершине достаточно близко, так что на самом деле они не получили бы преимущества, даже если бы достигли другой стороны.
— Неудивительно, что мы потеряли ее след, — раздраженно произнес Нильссон. — Она небось уже на вершине.
— Откуда ты знаешь, что она полезла на эту гору?
Хольнер подумал, как это не пришло ему в голову раньше.
Нильссон махнул картой.
— Не думаешь ли ты, что она нужна саами? Нет, это она оставила карту.
— А-а… — Хольнер разглядывал голые, беспорядочно нагроможденные скалы, образующие у него под ногами почти отвесный обрыв.
— Хватит отдыхать, — сказал Нильссон. — Надо наверстать упущенное время.
Он слишком неразумно потратил силы на быстрые восхождения и поэтому, прежде чем они достигли гребня, стал проявлять явные признаки утомления.
Его спутник же, не озабоченный переменами ситуаций, шел за ним следом более спокойно и размеренно. Передвигаться становилось все труднее, он тоже устал, но все же не до такой степени, чтобы возникло чувство отчаяния.
Тяжело дыша, Нильссон поджидал приятеля на камне, совсем недалеко от гребня, который теперь был хорошо виден и представлял собой полоску беспорядочно наваленных камней, наклонно поднимающихся к вершине. По одну ее сторону был почти отвесный склон более чем в сотню футов высотой, по другую — круто уходила вниз скалистая стена, скрываясь под ослепительной поверхностью еле слышно поскрипывающих глыб льда. Это был ледник.
— Мне придется тебя бросить, если не будешь двигаться побыстрее, — в несколько выдохов заявил Нильссон.
Спутник его, чуть склонив голову, внимательно посмотрел на гору и молча ткнул в ее сторону.
— О Боже! Сегодня все против нас! — Нильссон отбросил пинком обломок камня. Он описал дугу и полетел отвесно вниз, но они не увидели и не услышали, как он упал.
Туман, который первым заметил Хольнер, быстро скатывался, клубясь, к ним, закрывая другие пики.
— Разве он помешает нам? — спросил Хольнер.
— Еще как!
— Долго он продержится?
— Пару минут либо несколько часов — угадать невозможно. Если мы останемся здесь, то наверняка погибнем от холода. А если пойдем дальше, то еще будет шанс добраться до вершины и подняться выше тумана. Ну что, рискнем?
В его вопросе прозвучал вызов.
— Что ж, конечно, — отозвался Хольнер.
Теперь и он почувствовал холод, но пока не сильно от этого страдал.
Ни веревок, ни прочего альпинистского снаряжения у путешественников не было, а на ногах были обыкновенные ботинки с плоской подошвой. Они продолжали подъем, даже когда туман плотно облепил их серой, клубящейся пеленой, временами почти полностью ограничивая видимость, и приходилось общаться друг с другом криком.
Нащупав ногой очередной камень, Хольнер попытался перебраться на него, но внезапно поскользнулся, ощутив, что проваливается в пустоту. Как раз в этот самый момент туман расступился, и далеко внизу на миг приоткрылся ледник и какая-то темная, распростертая на сияющей белизне льда тень.
Он судорожно заскреб по камням носками ботинок, стараясь откинуться подальше назад, на более надежный гребень горы. В конце концов нащупал не слишком надежный упор, оттолкнулся и упал боком на сравнительно безопасную узенькую тропинку. Отдышавшись и уняв дрожь в теле, он встал и продолжил путь по наклонному гребню горы.
Когда основная толща тумана их миновала и обосновалась теперь над ледником, стало ясно, что они очутились на другой стороне гребня, даже не заметив, что пересекли его.
Теперь Хольнер мог видеть Нильссона, с видимым трудом поднимавшегося к так называемой ложной вершине, где они сделали кратковременный привал. Настоящей вершины, скрытой за ней, не было видно, но теперь до нее оставалась всего лишь какая-то сотня футов подъема.
Туман поредел, по все еще был достаточно плотным и скрывал окружающие горы. Иногда, когда он рассеивался, можно было разглядеть отдельные склоны, пятна озер, но не более того.
Хольнер взглянул на друга, красивое лицо которого хранило упрямое выражение. Ладонь сильно кровоточила.
— У тебя все в порядке? — Хольнер кивнул на окровавленную руку.
— Да!
Было ясно, что Нильссона не просто вывести из его теперешнего состояния.
Туман просочился сквозь тонкую куртку, и стал пробирать холод. Ладони были ободраны и исцарапаны, ныли ссадины на теле, но Хольнер словно этого ничего не замечал. Он дождался, когда Нильссон первым снимется с места, и заставил себя последовать за ним, начиная последний этап восхождения.
К тому времени, когда он достиг бесснежной вершины, воздух очистился, туман исчез, и на ясном небе вновь засияло солнце.
Он бросился наземь рядом с Нильссоном, разглядывающим свою карту, и, тяжело дыша, неуклюже распростершись на камне, огляделся по сторонам.
Он был потрясен — но не столько этим величественным видом, лишившим его способности говорить и думать, а скорее ощущением застывшего времени, словно движение планеты в космосе прекратилось. Он чувствовал себя окаменевшей статуей, бездумно поглощающей действительность. Словно поглощал саму вечность.
Почему погибшее человечество до этого не дошло? Всего-то надо было — просто существовать, а не доказывать, что ты существуешь, что и так очевидно.
Это стало очевидно и для него, как только он совершил подъем на эту гору. И это стало ему наградой. Ни особого дара ясновидения, ни ощущения какого-то экстаза — ничего не было, но в то же самое время он дал сам себе неизмеримо больше: безграничный покой бытия…
Тишину нарушил резкий, раздраженный голос Нильссона:
— Готов поклясться, она должна была подняться сюда. Может, мы опоздали, и она уже спустилась вниз?
Теперь Хольнер вспомнил о том, что видел мельком на леднике.
— Я что-то там видел, — сказал он. — На леднике. Кажется, человеческую фигуру.
— Что?! Почему же ты ничего не сказал?
— Тогда я этого не понял.
— Она была жива? Подумай, как это важно — если она жива, мы сможем опять возродить человечество. Что с тобой, Хольнер? Чокнулся, что ли? Она была жива?
— Возможно… я не знаю.
