– Эй, да это ж наши хуторские! Мих, Цыка!
– А-а-а! – Теперь назад шарахнулся Цыка. – Беспокойник!
Вор, спохватившись – ах да, его ж такка в овраге сожрала! – тоже отпрянул и прикрылся Альком.
– Это… брат Жара! – неуклюже соврала Рыска. – Просто похож очень.
– Ага, – мрачно поддакнул саврянин, выпрямляясь. – И он ему про вас много рассказывал.
– Так и знал, что этот жук сумеет выкрутиться! Ишь вырос-то как! – Мих, тихо рассмеявшись в усы, протянул «брату» руку.
Жар смущенно ее пожал. Рядом с чернобородым он по-прежнему чувствовал себя мальчишкой, и его ладонь точно так же тонула в лапище бывшего наемника.
– А это Альк, – представила саврянина Рыска. – Он наш… друг.
Батраки вежливо покивали, предпочитая все-таки держаться на расстоянии от белокосого. Друзья друзей – далеко не всегда и твои друзья.
– А вон тот, видать, нет? – Мих с ухмылкой ткнул пальцем в распростертое тело.
Девушка, спохватившись, присела на корточки рядом с путником, заглянула ему под веко и робко предложила:
– Может, водичкой на него побрызгать?
– Ага, щас! – возмутился Жар, не желая так быстро портить свою прекрасную работу. – Чтоб он встал и всем нам тут навалял?!
– А есть за что? – понимающе уточнил Мих.
– Да уж он не сам тут поспать прилег!
Рыска, смирившись с необходимостью выбора между Альком и Крысоловом, заботливо подоткнула проигравшему полы плаща, чтоб не простудился.
Батраки переглянулись, по-прежнему мало что понимая.
– Вы из города идете? – настороженно спросил Цыка. Неужто Рыска ради этого белокосого к саврянам переметнулась и теперь на бой с ринтарцами его провожает? Одного вон уже завалили!
– Нет, из пещер, – успокоил их Жар. – На нас там… разбойники напали.
Мих разочарованно прищелкнул языком:
– Эх, а мы там отсидеться собирались… Что за разбойники-то? Много их?
– Уже нет, – уклончиво ответил вор. – Только соваться в подземелье все равно не стоит. Там крысы.
– С каких это пор ты крыс боишься? – удивился Цыка. – Вроде раньше только Рыска их шугалась…
– Это смотря скольких, – мрачно сказал Жар, оглядываясь на пещеры. Внутри как раз что-то зашебуршало, запищало на несколько голосов. Батраки предпочли поверить ему на слово и не подсчитывать. – А что случилось-то? Что вы здесь делаете?
– С Пупа приплыли. – Чернобородый уступил место более болтливому Цыке, лишь изредка вставляя пару слов.
– Что же теперь будет?! – охнула Рыска.
– Что, что… – проворчал Мих, отчего-то чувствуя себя виноватым, хоть и не понимая в чем. Помешать стычке он все равно не мог, а оставаться на острове означало раздуть ее еще больше: когда белокосые придут стучать обидчикам по головам, волей-неволей придется отмахиваться. – Сцепятся сейчас. И пойдет снежок с горки.
– Эх, выходит, зря мы письмо возили… – приуныл Жар. – Из-за какого-то паршивого острова все посольские труды насмарку!
– Как только один дурак вилы выставит, а другой на них наскочит, конец миру, – подтвердил бывший наемник. – Наши за ваших мстить начнут, ваши за наших, и тогда их уже даже тсарь не остановит.
– А он этого делать и не собирается, – глухо сказал Альк.
* * *
Когда Шарес отложил последний свиток, протер слипающиеся глаза и перебрался из кресла в кровать, большая часть звезд уже выгорела, серебристым пеплом припорошив горизонт на востоке. Бумаги, хоть и важные, особо срочными не были – с теми тсаревич покончил еще до обеда. Но работа – лучшее лекарство от тяжких мыслей.
Однако сегодня Шарес, похоже, перестарался. Устал так, что даже заснуть не получалось, хотя служанка добросовестно взбила перину, а ночь выдалась приятно прохладной.
«Свечу забыл задуть», – вспомнил тсаревич, но вставать было лень. Скоро сама потухнет, там меньше четверти осталось.
Под закрытыми веками раскручивалась воронка из всех оттенков серого, будто Шарес куда-то проваливался и все никак не мог упасть до дна. Ощущение было скорее приятным, хотелось растянуть его подольше и в конце концов незаметно забыться – но тщетно.
Раньше тсаревича больше беспокоило, что письмо может попасть в чужие руки.
Теперь – что оно не попало в нужные.
Это он знает, что гонец убит. А Исенара, наверное, подумала, что Шарес просто не стал отвечать! Решил, что продолжать связь с дочерью врага слишком рискованно. Испугался отцовского гнева.
А разве не так?
Тсаревич заскрипел зубами и уткнулся лицом в подушку.
За три года многое может измениться. Да что там – все! Оскорбленная Исенара вычеркнет его из сердца, а то и выйдет замуж за другого. Вопреки ринтарским сплетням у тсаревны нет недостатка в поклонниках, готовых повести ее под венец хоть сегодня, лишь бы согласилась.
А ведь саврянская тсарица не против их брака. Она всегда принимала Шареса очень приветливо, хотя, разумеется, политики в ее улыбке было больше, чем истинной симпатии. Тсаревич даже подозревал, что она нарочно свела его со своей дочерью. Саврия, хоть и находится на подъеме, с военной позиции проигрывает всем соседям. Кровный, а не бумажный союз с Ринтаром ей сейчас жизненно важен.
Если он сорвется, то Нарида начнет закидывать удочку в степи. А тсаревна, оскорбленная «предательством» любимого, подчинится материнской воле.
Шарес представил свою любимую Исечку в объятиях потного низколобого степняка и так стиснул кулаки, что сухожилия затрещали.
Почему все должно зависеть от склочного старика?! Последние дни он даже из покоев не выходил, все дела пришлось вести сыну – и получалось не хуже, а то и лучше, чем под вечным угнетающим контролем. Шарес боялся ответственности и утраты вольной жизни? Так какого Сашия он все равно ночи напролет просиживает за бумагами – только в роли затравленной крысы, а не правителя?!
В ночной тишине глухой стук – не то что-то упало, не то кто-то оступился – прозвучал особенно громко.
Тсаревич, подавив первый порыв подскочить с криком «кто здесь?!», замер, весь обратившись в слух. Дверь заперта, это он точно знал. Проверять ее перед сном по три-четыре раза давно вошло у Шареса в привычку. Но среди подручных Кастия есть и такие умельцы, что сквозь доски пройдут, в щели просочатся. Ходили слухи, что он набирает их из бывшего ворья, а то и «тараканов» – при взгляде на некоторые рожи в это безоговорочно верилось.
В комнате что-то шуршало. Тихо, но явственно, со странным подшлепыванием.
Шарес медленно-медленно, стараясь, чтобы одеяло не шелохнулось, нащупал рукоять лежащего под боком меча. А затем резко сел, нацелив его в сторону звука.
Аппетита у тсаревича сегодня не было, и ужин, поданный ему в покои, остался почти нетронутым. И вот теперь огромная гусиная нога лежала на полу – в окружении рассыпавшейся чечевицы, – а возле нее крутилась раздосадованная крыса: то с одной стороны пытается тащить, то с другой – ничего не выходит, тяжело, неудобно!
