— 17.8. Воскресенье
"Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ,
И сущим во гробех живот даровав",
— пели в храмах.
Никто в замке не красил яиц и не пёк куличей, но набожная Любовь Александровна бормотала под нос пасхальные песнопения — по памяти, то и дело принимаясь плакать и тут же вытирая слёзы скомканным в руке платочком. Она бормотала их вперемешку со словами заупокойных молитв, сидя возле тела мамы.
— Всё перемешала в одну кучу, — сказала она, виновато улыбнувшись дрожащими губами, когда я подошла к катафалку. — Да и не знаю, можно ли её отпевать… — Она бросила робкий и тоскливый взгляд на спокойное, мраморно-белое лицо.
— Меня не надо отпевать, — вдруг раздался хорошо знакомый голос…
Это был МАМИН голос, но в дверях зала стояла Юля. Её растрёпанная шевелюра, ещё вчера бывшая тёмно-каштановой, серебрилась седыми прядями — точно так же, как у мамы, а её глаза, хоть и другого цвета, смотрели маминым взглядом.
— Меня не надо отпевать, — повторила она, подходя. — Я жива.
Любовь Александровна, уронив платочек, начала мелко креститься и беззвучно шевелить губами. Юля обняла её и погладила по голове.
— Всё хорошо… Это я, верьте мне.
Когда её сияющий взгляд обратился на меня, пол поплыл из-под моих ног… Из глаз Юли на меня смотрела мама, узнавание наполняло меня восторгом и трепетом, граничившим с обморочной слабостью. А когда её голос произнёс: "Куколка моя", — восторг разорвал мою душу на миллионы радужных брызг, но она снова собрала их в единое целое — объятиями. Она крепко держала моё ослабевшее тело, не давая ему распластаться на полу, а её губы щекотали мои брови, щёки и нос.
— Куколка, солнышко, — говорила она ласково. — Девочка моя.
— МАМА, ЭТО ТЫ???
— Я, доченька.
— Но как… КАК?
Она улыбнулась, нежно заправляя прядку волос мне за ухо.
— Я ещё не завершила все дела здесь. И не могла оставить вас в такой момент.
На пороге появились Никита, Оскар, Алекс и Каспар. Мама (да, вне всяких сомнений, это была она) посмотрела на них и сказала:
— Привет, ребята. Оставьте скорбь, я с вами.
Глядя на их изумлённые лица, мне хотелось смеяться. Они замерли как вкопанные, а потом Никита шагнул навстречу маме. Она тоже шагнула к нему, взяла его руку и обхватила запястье большим и указательным пальцами. Их кончики сомкнулись.
— Надо же! Оказывается, у Юли пальцы длиннее моих, — отметила она. — Или это у тебя руки похудели?
— Лёлька, — пробормотал Никита, улыбаясь с затуманенным слезами взглядом. — Это правда ты?
Мама смотрела на него снизу вверх серьёзно и нежно, положив ладонь ему на грудь.
— А что тебе подсказывает сердце?
Никита, больше не тратя слов, зажмурился и обнял её.
— 17.9. Возвращение
Первый мой приказ сразу по возвращении к жизни был:
— Всем спать!
Именно так, а не иначе, потому что эта неделя выдалась адской, и ни о каком нормальном сне на всём её протяжении речи быть не могло. В ближайшие несколько суток ждать от людей каких-либо серьёзных военных действий не приходилось, и это время, вне всяких сомнений, следовало использовать для отдыха. Он был необходим всем.
Я не считаю, что я умирала: умерло лишь моё тело, но моё "я", разум, душа — называйте, как хотите — не прекращало своего существования. Потому и говорю вам: не бойтесь смерти, ребята. Её просто нет. Или, если хотите, она — условность. Смертна лишь оболочка, а самое главное в нас не прекращает своей жизни ни на секунду.
Вы хотите знать, что я испытала и где побывала? Что там, за чертой? Думаю, это не поддастся описанию привычными нам словами и понятиями, эта задача не подвластна средствам ни одного земного языка. Там, за чертой, свой язык и свои понятия.
Что, просите меня перевести? Хотя бы приблизительно? Можно, конечно, попробовать, но боюсь, как бы картинка не получилась слишком искажённой и далёкой от действительности; не хочу, чтобы вы потом пеняли на меня — дескать, я сказала вот этак, а оно оказалось совсем по-другому. Придёт время, и вы сами всё увидите и испытаете. Скажу лишь одно: бояться нет нужды.
Проводником и хранителем моим была Эйне — чёрная кошка. Говоря словами привычного нам языка, я крепко вцепилась в её шерсть и не отходила от неё ни на шаг. Там мы наконец смогли поговорить по душам и наговорились всласть… Я сказала ей всё то, что хотела сказать, но не успела. Она ответила: не нужно, ибо я и так знаю всё. Как же хорошо, когда ничего не нужно объяснять и оправдываться!
Встретилась я там и с Леледой. Я видела её так же близко, как сейчас видела спящего рядом со мной Никиту. Я спросила её: "Это всё?"
Она ответила: "Нет, твой путь ещё не окончен, ты не завершила всех своих дел. Но в своё тело ты вернуться не сможешь, оно погибло безвозвратно, и воскресить его нельзя. Есть возможность вселить тебя в чужое тело, но для этого придётся переместить обретающуюся в нём душу сюда, на твоё место. Ты — исключительный случай, тебе суждено сыграть большую роль в слишком многих судьбах, потому тебе и предоставляется такая возможность. Но всё равно сделать это можно только на время, пока ты не завершишь всё то, что должна сделать на земле; потом ты должна будешь либо освободить свой временный приют навсегда, либо предоставить его законному владельцу новое тело для продолжения жизни".
"Я должна создать ему новое тело? — удивилась я. — Но как я это сделаю?"
Леледа улыбнулась. Улыбка её была подобна лучу солнца, озаряющему цветущие яблоневые сады. "Да, создать, — подтвердила она. — И в этом нет ничего сложного, поверь".
Так я оказалась в теле Юли, а она временно заняла моё место ТАМ, за гранью этого мира. Этому суждено было случиться, наверно. Иначе как Юля могла бы чувствовать мою боль — ту самую, в пояснице, от будущей раны?
В том, что это я, у ребят сомнений не возникло — они чувствовали меня, и внешность при этом роли не играла. Они были счастливы. Накопившаяся за неделю смертельная усталость и свалившееся на них непомерное счастье в сумме сделали своё дело: по моему приказу замок превратился в сонное царство — не сразу, правда, но превратился. Кое-кто попытался сопротивляться, но слабо и недолго, и в итоге я уложила спать всех. Самым ершистым "малышом", который дольше всех не хотел отправляться баиньки, оказался Никита, хотя и у него от усталости глаза были как у зомби.
— Да подожди, успею я выспаться! — не унимался он. — Не хочу тратить на сон то драгоценное время, которое я могу провести с тобой… Жизнь коротка, Лёлька. Надо успевать… И дорожить каждым моментом.
При этом он разглядывал, трогал и нюхал меня, смешно, по-детски радуясь. Как могла я сказать ему сейчас, что я вернулась временно?..
