Какое отношение все то, что раскрылось перед Титом в страшной, удивительной красоте, имело к разрушительному потопу, погубившему столь много из веками копившихся богатств и приведшему к гибели стольких людей? Неужели эти каменные громады скрывали прячущегося отвратительного Щуквола, вынужденного вместе со всеми перебираться все выше и выше? Неужели где-то здесь жила Фуксия? Неужели здесь жили и Доктор Хламслив, и его мать, Графиня, которая, проявив к Титу некоторую теплоту, снова отдалилась?
Охваченный глубокой меланхолией, плыл Тит в лодке по успокоившимся водам. Мерно и неспешно работал он веслом. Было слышно, как с крыш, лишенных стоков, скапывает вода. Небеса значительно посветлели.
Возвращаясь к островам Горменгаста, Тит увидел множество лодок Резчиков, разбросанных как драгоценные камни по серой поверхности воды. Подплыв к стене, через одно из окон которой он совсем недавно выбрался в лодке на просторы моря, Тит обнаружил, что окно это уже скрылось под водой.
Тит направил лодку вдоль стены и через некоторое время добрался до залива, окруженного вертикально вздымающимися стенами. Миновав этот мрачный залив с застывшей водой, он поплыл дальше, но не обнаружил ни единого окна, которое находилось бы над уровнем воды. Ближайшие окна находились на высоте не менее четырех-пяти метров от поверхности. Тит решил вернуться в залив, в глубине которого на стенах виднелись точечки окон, в неправильном порядке разбросанные по каменным уступам.
Эти стены, покрытые плющом, были во многих отношениях весьма необычны – по ним в разных направлениях карабкались ступени, ведущие к отверстиям в каменной кладке. Многочисленные окна, в беспорядке усеивающие заросшие зелеными вьющимися растениями стены, не давали никакого представления о том как располагались внутренние помещения.
Именно к этим стенам направил Тит свое каноэ, прозрачная вода под ним была холодна как смерть, а в ее глубинах скрывались затопленные чудеса.
Место, куда попал Тит, казалось совершенно заброшенным, безжизненным, безлюдным стены везде покрывал плющ, частично прикрывая окна, зияющие как беззвучно открытые беззубые рты, слепо смотрящие как глаза без век.
Тит подплыл к тому месту у одной из стен, где прямо к воде спускались каменные ступени. Эти ступени вели к балкону, располагавшемуся метрах в десяти-двенадцати над водой. По краям балкон окружали кружевные железные перила, но их так разъела ржавчина, что, казалось, даже от самого легкого толчка они обвалятся.
Когда Тит выбрался из лодки на ступень у самой воды и, став на колени, вытащил ее за собой – у него не было веревки, которая могла бы послужить фалинем, – он сразу почувствовал чье-то враждебное присутствие. Казалось, слепые окна, даже сами стены наблюдают за каждым его движением.
Уложив каноэ с которого скатывалась вода, на ступеньке, Тит откинул волосы со лба и поднял голову. Медленно обвел взглядом стены, брови у него при этом были нахмурены, глаза прищурены, подрагивающий подбородок агрессивно выпячен вперед. В царящей вокруг тишине хорошо было слышно, как с плюща капает вода.
Хотя ощущение того, что за ним наблюдают, было крайне неприятным, Тит подавил в себе панический страх, который стал в нем зарождаться, и стал подниматься по ступеням, ведущим к балкону. Сделал он это не столько потому, что было так уж интересно посмотреть что скрывается в заброшенных комнатах, сколько потому, что ему хотелось доказать самому себе, что он вовсе не боится каких-то там мрачных каменных стен и ковров угрюмого плюща. Как только Тит начал подниматься по ступеням, лицо человека, наблюдавшего за ним из одного из маленьких окон, расположенных в верхней части стены, исчезло, но исчезло лишь на мгновение – оно тут же появилось в другом окне. Перемещение было настолько быстрым, что трудно было поверить, что это одно и то же лицо, лицо того же самого человека, который наблюдал за Титом, когда он причаливал и вытаскивал лодку из воды. Но тем не менее это было одно и то же лицо. Невозможно представить себе, чтобы лица двух разных людей были столь похожи друг на друга и столь же уродливы. Темно-красные глаза вцепились взглядом в маленькое каноэ. Эти глаза давно уже следили за ним, и человек тут же отметил про себя то, сколь легко и уверенно слушается это суденышко руки управляющего им юноши.
Взгляд подглядывающего человека переместился с каноэ на Тита, который, поднявшись на пару десятков ступеней, оказался прямо под большим шатким камнем, этот камень, хорошо известный Щукволу, который можно было столкнуть прямо на поднимающегося Тита, легко поддался бы сильному толчку.
Но Щуквол понимал, что покушение на молодого Герцога – как бы ни была мысль о смерти Тита приятна преступнику – открыло бы Щукволу путь к спасению лишь в том случае, если оно будет успешным. Но абсолютной уверенности в том, что камень, обрушившись вниз, наверняка убьет Герцога, не было, иначе Щуквол не колеблясь сделал бы это – хотя бы для того, чтобы удовлетворить страсть к убийству. Ну, а если камень все-таки пролетит мимо? Тогда это не только заставит Тита заподозрить, что на него из засады кто-то пытался совершить покушение – а кто мог бы это сделать, кроме Щуквола? – но и приведет к тому, что, придя в себя от неожиданности и испуга, Тит, не рискуя подниматься выше, повернется и бросится назад к своей лодке. А Щукволу нужна была именно лодка, которая позволила бы ему значительно быстрее перемещаться в лабиринтах полузатопленного Замка.
Поднимающаяся вода гнала убийцу с одного места на другое, но ему все время приходилось прятаться недалеко от помещений, где складывались продукты и запасы еды, что очень сковывало его свободу перемещения. А ему нужно было перемещаться быстро и неслышно и посуху, и по воде. Иногда он оставался голодным несколько дней кряду, это происходило тогда когда ни к кухням, ни к складам он не мог подступиться.
Но частые перемещения всего населения Замка все-таки открывали Щукволу возможности получать доступ к съестным припасам, а теперь, когда, как надеялся Щуквол, дождь окончательно прекратился, дальнейшие переезды тоже прекратятся. Щуквол обосновался в крохотной комнатке без окон под самой крышей, из которой можно было выбраться через люк в потолке, оттуда легко было добраться по крышам, заросшим мхом и ползучими растениями, до люка, скрытого под плющом, через который можно было проникнуть в комнату, в которую снесена была часть провизии. И Щуквол страстно надеялся, что по крайней мере на время все останется без изменений. Глубокой ночью, когда в этом возникала необходимость, он отправлялся к заветному люку, осторожно и даже нежно – так обычно обращаются с грудными детьми – открывал его и бесшумно спускался по веревке, привязанной к ближайшей трубе, вниз, к кучам продуктов. Набрав в мешок того, что наименее подвержено порче, он вылезал по той же веревке назад; в этой комнате на полу, среди куч продуктов обычно спало несколько человек, но неусыпные стражи всегда стояли по другую сторону закрытой двери, а не в комнате, и поэтому Щуквол мог не беспокоиться, что они его учуют.
