Сам факт наличия еврея в Рейхе наводил на определенные подозрения, но я не стал искать информацию о «лагерях смерти» и Холокосте, а просто подошел к терминалу и попытался найти нужного мне автора.
Так, вот Гегель, Кант, Шопенгауэр, Аристотель, Фрейд… А где же Ницше?
Такого философа в библиотеке не нашлось. Занятно… Тогда… Че?
«Майн Кампф» в библиотеке тоже отсутствует, и это значит только одно.
Главный труд фюрера не мог не присутствовать в библиотеке графа-патриота, а потому вывод предельно прост.
Гитлер его не написал.
Зато я нашел аж три другие его книги. Первая — «Высшая ступень эволюции». Вторая — «Заметки об управлении великой страной». И третья… о живописи.
Похоже, в этом мире мечта Адольфа Гитлера сбылась: он закончил свою жизнь как художник.
Дело уже шло к обеду, а у меня от новостей распухла голова. Ладно, на сегодня хватит, о здешнем Рейхе и здешних нацистах я буду узнавать завтра.
Обед мне привезли вполне приличный, как всегда: все тот же «айнтопф», но из других ингредиентов, крупные миланские котлеты, пудинг, чай, а в качестве гвоздя программы — небольшая бутылочка бургундского вина, датированная тысяча девятьсот двадцать первым годом, и к ней целый ассортимент пикантных закусок. Хм… Вино, произведенное во времена мировой войны — вероятно, особенно редкое, да еще и с выдержкой в сто лет. В общем, граф не поскупился и «проставился» по высшему разряду.
Я пообедал, затем нашел небольшую спортивную сумку, положил в нее завернутое в рубашку вино и вышел из комнаты. Пора заглянуть к Конраду, а хорошее вино поможет мне завести хорошие знакомства. Чую я, они мне очень пригодятся в будущем.
Охранник, на этот раз сидящий в холле в гордом одиночестве, за мной не пошел, как и было обещано Рутгером. Отлично.
Дверь в специальное помещение, конечно же, закрыта кодовым замком. Я уже коснулся пальцем кнопки вызова, но затем передумал и принялся наобум нажимать кнопки с цифрами. Один-семь-восемь-четыре-два — и дверь открывается.
И я уже не очень-то и удивился.
Закрываю дверь и жму, как положено, вызов. За прозрачной, но явно пуленепробиваемой дверью появляется незнакомый парень лет тридцати в одежде, похожей на мою, ростом поболе меня.
— Привет, я Зигфрид. Конрад приглашал заглянуть.
— Привет, я Аксель, — сказал тот, отперев дверь, — добро пожаловать.
База ударного отряда располагалась в относительно просторном комплексе, на который явно наложил свой отпечаток дух суровой военщины.
Вхожу в указанную Акселем дверь и оказываюсь в караулке — тоже вполне комфортной и просторной. Диванчики, телевизор, в дальнем углу тренажеры, поближе — буфет со всякой снедью типа снеков и энергетических батончиков. За столом сидят шесть человек, включая Конрада, и режутся в карты.
— Всем привет!
— А, вот и ты, — сказал Конрад и бросил карты на стол. — Добро пожаловать, болезный!
Мы все по очереди представились, и я мысленно отметил, что подразделение состоит не полностью из немцев: одного зовут Вацлав, еще одного — Анджей. С Вацлавом все понятно, потому что к чехам у нацистов отношение было средненькое, типа, онемечить их и будут ничего так арийцы, а вот поляк… Хотя после еврея-мажордома уже не очень-то и странно.
Среди всех я оказался самым молодым — двадцать три года, в то время как Акселю — двадцать девять, Анджею — двадцать восемь, а все стальные — тридцать или больше.
— Должно быть, ты действительно чего-то отколол выдающегося, — заметил Конрад, — потому как вообще попасть в частные военные структуры без выслуги лет так в восемь-десять мало кому удавалось.
— А где служил? — спросил парень по имени Курт, когда я подсел к ним за стол.
— В морской пехоте.
— Это Конрад уже говорил. Где именно?
— Не помню, — пожал плечами я.
— Печально. Ну, тут уж только на эскулапов надеяться да арийское здоровье…
— Курт у нас самый заслуженный в прошлом, — ухмыльнулся Конрад. — Четыре года назад он был на борту «Конкордии», севшей на мель у Сен-Назера. Представь себе — сорок морпехов против абордажных команд двух подлодок. Четырехчасовой бой. Когда на «Конкордию» высадился десант с цеппелина — там все было завалено красными трупами…
— Да уж, пришлось постараться, — кивнул Курт. — Половина парней головы сложила, но мы не отдали ублюдкам ни одного пассажира. И да, просто справедливости ради — экипаж лайнера тоже дрался вместе с нами, так что нас там не сорок было… Они тоже погибли в не меньшем количестве…
Я повернул голову к Конраду:
— А ты где служил?
Тот печально вздохнул:
— А мне не повезло. В СС. Почти всю карьеру охранял вначале бензоколонку, потом золотой прииск… Но там, по правде говоря, тоже жесть была… Молодой был да дурной, хотел в десант, а потом выслужиться и тоже в морскую пехоту… Так вербовщик, зараза, уболтал. Ты, говорит, в СС нужнее. Так мне это расписал, как будто без меня СС попадет в глубокую задницу… Говорил — представь, как круто ты будешь смотреться в «убере»… Ну да, я круто в нем смотрюсь и сейчас. Только вот незадача — вместо того, чтобы служить уличным эсэсовцем в Германии или другом большом городе, где с тобой постоянно норовят сделать «селфи» красивые девушки и ты в итоге становишься звездой, я оказался вначале на Каспии, а потом аж в Сибири! Вот так. Правда, девушки там тоже ничего, хоть и сибирячки. Нам, конечно, политрук строго запрещал с унтерменшами якшаться, но майн готт, кто там этого звездораса слушать станет, если он даже не офицер?
— А что, Каспий и Сибирь — это тоже Рейх? — осторожно спросил я.
— Нет, и хвала создателю за это! Я этот Каспий в кошмарах вижу — жарко, сухо, солнце печет, а ты в гребаном «убере», покрашенном, мать его за ногу, в черный цвет! Дескать, черный солиднее, пускай унтерменши боятся и уважают… Но собак там быстро зачистили с цеппелинов, мы так, вначале грозно там прошагали, что не спряталось — перестреляли, а потом по большей части сидели на постах — кто на заводе, кто на погрузочной станции, кто у «железки»… там было тоже жарко, даже в зданиях, но хоть без солнца. А еще девушки там — казашки или кто они такие — тоже заводные, горяченькие… Мы-то на фоне местных унтерменшей выглядели богоподобно, с точки зрения женского пола, эдакие асы или олимпийцы, которые снизошли к ним и смогли разобраться с тем, чего так боялись их собственные мужчины… Так что даже на Каспии были свои положительные стороны.
Меня малость коробило, когда я слушал воспоминания эсэсовца, но чуть попозже задал пару наводящих вопросов и понял, что к чему. «Бензоколонкой» Конрад называл собственно Каспий, откуда в Рейх шла дешевая нефть. Однако затем в тех местах появились лютые, кровожадные и очень сильные псы, явно измененные каким-то из запрещенных ритуалов, и местные жители стали бояться выходить на работу, а важные узлы промышленности находились в пустынных местах. Мутанты не боялись огнестрела, были очень стойки на рану и безбашенно бросались на большие вооруженные отряды, причиняя существенные потери даже военным подразделениям. Руководство Рейха быстро договорилось с местными и перебросило туда подразделения СС, а также несколько цеппелинов. Собак быстро зачистили, бесперебойная работа возобновилась, все остались счастливы.
— Да уж, почти курорт, — с напускной серьезностью сказал я, — солнце, безделье и горячие девушки…
— Это да… Я бы даже не возражал там побыть подольше, но с нашим прибытием мутанты как-то слишком быстро взяли и закончились… Перестарались, надо было растянуть… А потом я попал в Сибирь.
— А в Сибири что? Тоже местные просили?
— Нет, там другое. Сибирь — она огромная, мать ее за ногу, холодная — короче, для вендиго просто дом родной, а гребаные ацтеки там их оставили тьму, когда сматывались обратно в Америку… То бишь, русские формально как бы краснокожих выбили — ну еще бы, при таком-то количестве танков, пусть и хреновых — но де-факто Сибирь уже не совсем их территория. Не контролируют они ее, а все из-за вендиго. Города обнесены шестиметровыми стенами с пулеметными вышками, снабжаются — ты не поверишь — при помощи бронепоездов. Потому как для вендиго броситься на лобовое стекло грузовика — не проблема. Что находится в стенах города — шахты там, металлургические комбинаты, рудники — то твое. На километр от стен города отошел пешком — оглянуться не успеешь, как вендиго уже в затылок дышит. Местные жители, сибиряки — народ довольно суеверный. Боятся их до жути. Пошел в тайгу в одиночку и принес голову вендиго — все, ты герой, и если не полный урод — по щелчку пальцев под тебя ложится любая девушка, которая до этого в твою сторону даже смотреть не хотела. Ну на то есть веские основания, потому что если ты вендиго один на один уработал — то значит, у тебя чуткий слух, верный глаз, быстрая реакция и твердая рука. И главное — у тебя есть железные нервы и железные яйца, это тебе скажет любой, кто хотя бы видел вендиго своими глазами… Так что охотники, промышляющие истреблением вендиго, даже командами, там и сейчас в большом почете, хотя долго они обычно не живут… Словом, там дело такое: если какой-то прииск или шахта стоит на отшибе — все, она считай что ничья, и русские отдают ее в аренду за долю добычи любому, кто способен там удержаться. Нас поначалу не жаловали, но рейхсминистерство промышленности заключило договор и построило целый городок, на семнадцать шахт. Куча рабочих мест для местных, работающих с радостью за смешные для нас деньги… Вот его-то мы и охраняли. А еще порой ходили в облавы… Нас начали уважать, даже городок наш назвали «маленьким Рейхом». А как мы однажды в соседний город наведались и на площади вывалили четыре мешка голов вендиго… словом, там повторилась та же история, что в Каспии. Я заработал сотрясение мозга и перелом руки, на больничном жил в отеле — ко мне одна шикарная девчонка бегала каждый вечер… А потом я узнал, что это три сестры-близняшки, бегающие ко мне по очереди. И они не одни такие там были… Но вот в Сибири это был отнюдь не рай, все те веселенькие ночки в обнимку с горяченькими телами были вполне заслуженной наградой. Там была действительно жесть… Как назло, когда мы прощелкивали вендиго — они, словно сговорившись, выбирали мишенью обычно меня… В броске они развивают такую скорость, что крупного бойца в «убершвере»-экзе сбивают с ног, как картонного паяца, и если ты проворонил и не срезал из пулемета — все, обнимашки обеспечены. Я так однажды катился с вендиго в обнимку с обрыва — метров пятьдесят. По итогу — сотрясение и перелом, а вендиго хоть бы хны… Но, спасибо фюреру за ножик, я его уработал одной рукой. То есть, заслуга не моя, а фюрера, но когда местные узнали, что я сделал вендиго одной левой — стал звездой. Я ж не дурак уточнять, что это все ножик фюрера и без него я там мог бы и не выжить… В госпитале лежал в отдельной палате и поимел, наверное, всех молоденьких медсестер, которые там были, а потом гостиница и тройняшки, вначале по очереди, а затем и все три вместе…
