— Да. Вы почему их не взяли, просвети?
— А, — он покачал головой, — так принц сказал — они никчемушки. Так и вышло — они все проржавели через час, будто валялись в земле сотню лет.
— Яханный фонарь, а мне казалось, они сделаны из зачарованного серебра.
— Не… Эльфик сказал, это особый металл Агона, не для нашей вселенной. Он проржавел, а потом просто в пыль обратился. И костяные рукоятки следом…
Я тут же вспомнил гшаана, который распался у меня на руках в дымящуюся золу.
— Дела.
— Угу, — гном кивнул. — Печальные-печальные дела! А я хотел прихватить для папочки Джока штучки три-четыре.
— А что случилось с трупами чирвалов? — спросил я, уже предполагая ответ.
Олник сплюнул:
— А ты представь! Задымились, развонялись, и исчезли, как не было. Ветер пепел разнес… Эркешш махандарр, я такого ни разу не видел!
Наш мир для них чужд и враждебен. Так говорила Виджи… Гритт! Не вовремя ты сплавил моих эльфов вниз, Чайник, не вовремя! Вот сейчас — точно говорю — я бы пришпилил косноязычного принца к деревцу и вытряс из него хотя бы часть загадок.
Мой бывший напарник кое-как поднялся и бросил взгляд в сторону гоблинской «столицы».
— Как думаешь, Фатик, мы успеем обернуться до позднего ужина? Э-э-эх-х, а ведь в Зеренге через шесть дней наш великий праздник — Бургх дер Гозанштадт! Танцы и выпивка до утра…
— Двигай молча, эркешш твою махандарр! — гаркнул я.
Вокруг пика вновь начала клубиться едва заметная серая хмарь.
Мы перебрались по камням на другой берег и начали подниматься по пологому скату длиной в милю.
Туман начал заплетать древесные корни. В просветы между ветвями я видел, как хмарь вокруг пика сгущается. Наконец она расползлась вязкими лиловыми тучами и закрыла солнце; по верхушкам деревьев загулял ветер, сыпанула скверная морось. С веток сразу закапало. Я поднял воротник куртки и начал внимательно смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться.
Олник пыхтел рядом, погруженный в глубокие раздумья.
— Слушай, как думаешь, там могут быть… сокровища? — вдруг спросил он.
— Не было там никаких сокровищ. Только ледяная пещера и маска.
— Но пещера-то — здоровая?
— Да.
— Так может, вы там плохо смотрели, а? Гномов-то с вами не было, а?
— Уж кого не было, так это гномов, слава всем богам и пророкам!
— Ну вот, вот! — Он оживился. — Я уверен, там есть сокровища! Демоны обычно их и стерегут.
Мое уныние перешло в раздражение:
— Буду весьма обязан, если ты примолкнешь. Да и зачем тебе столько денег?
Олник залился стыдливым румянцем:
— Да там личное…
Сукин сын страдал от любви!
— Крессинда? Давай начистоту, красавец: какая любовь, вы же передрались?
Он потрогал разбитый шнобель:
— То когда было…
Заметьте, это случилось сегодня утром!
— Ну-ка, выкладывай: зачем тебе деньги?
Он заложил паузу, бездарней которой я еще не видел.
— Надо… Короче, мы оба — того!
— Сбрендили?
— У нас роман, вот! Фатик, я понял, что созрел для брака, как только ее увидел! Плевать мне на Мужской Пивной Союз и ихние заморочки, я готов носить килт и нянчить наших детей! И Крессинда… Она тоже… Понимаешь, пока ты был в пещере, мы… ну, того… У нас чувства, вот! Но она… она, эркешш махандарр, не хочет мужить[8] меня без бороды!
— Брезгует?
Он обиделся:
— Скажешь тоже. Дело в нравственной стороне вопроса!
— А конкретней?
— Ну-у… У нас, у гномов, настоящая борода — признак зрелости, ты и сам это знаешь. А мужить безбородого — это вроде как совратить младенца, будь ему, хоть как мне, сорок семь лет. Безнравственно это! А Крессинда, она ведь из Жриц Рассудка, она все правила их уложений блюдет до последней руны…
В тучах сверкнула молния, нехотя заурчал гром.
— Ладно, давай короче. Деньги тебе нужны, чтобы подкупить Жриц и изменить уложения?
Олник приостановился и бросил на меня восхищенный взгляд:
— Вот это мысль! А я о таком и не подумал…
Я почувствовал себя матерым ловчилой. Что ни говори, а общение с Джабаром и Ночной Гильдией даром для меня не прошло.
— Гм…
— Нет, я хотел найти денег, чтоб заплатить магу. Я ж из-за чародейства без бороды-то. А маги, сам знаешь, за свои чары обдерут как липку. Раньше в Хараште я жил без бороды и не особо-то тужил, мол, свободный гном и все такое, ну а теперь…
Он захлюпал своим мокрым носом, накликая ливень.
Если вы помните, у моего друга непростые отношения с делами сердечными, и всем, что с ними связано. Нарушив однажды заповедь «Не гуляй с двумя сразу!» он пострадал на всю жизнь.
Морось сменилась дождем, а дождь — тем самым ливнем. В тучах мельтешили серебряные молнии, похрапывания грома превратились в мрачные раскаты. Потоки воды заструились среди древесных корней.
— Настоящая утопия, — бряцая оружием и отдуваясь, проговорил Олник. — За шиворот натекло, караул.
Мы остановились на краю плато. Впереди, не далее чем в трехстах ярдах, высился злополучный пик, его основание раздулось, как дохлая жаба.
Плато покрывали островки чахлых кустов, и чем дальше мы пробирались, тем более чахлыми и безлистными они становились. Наконец они совсем избавились от листьев: голые ветви норовили выколоть глаз, царапали щеки, руки, одежду. Между кустарниками росли отдельные деревья, такие же мертвые и лишенные листьев, они тянули к небу тощие старые кости, не ветки даже — именно кости с посеревшими, ломкими кончиками. Под ногами чавкала бурая кашица — намокшая пыль от опавших коры и листьев.
Отличное место, чтобы сдохнуть от тоски или просто повыть от горя. Замечу — раньше тут была буйная растительность.
В небе ярился гром.
Мы старались идти быстро, дождь-ливень подгонял нас. Внезапно я заметил под ногами трупик птицы с облезшими перьями. Струи ливня колотили останки, двигая их по земле с необычайной легкостью, как пустую, высохшую оболочку. Я не стал проверять, так ли это. Еще два птичьих тельца встретились по пути. Затем я насчитал целый десяток птичьих скелетов и оболочек, с которых еще не до конца облезли перья.
«Звери и птицы там еще вокруг горы дохнут, пройти невозможно…»
— Эркешш… махавдарр… — отдувался мой напарник. Его, уверен, гнала вперед жажда золота. Опасайтесь становиться на пути верно мотивированных гномов, истинно вам говорю!
Я увидел несколько змеиных скелетов — кости с лохмотьями шкур были выбелены солнцем. А дальше… птицы… Много птиц. Скелеты и оболочки. У меня сложилось впечатление, что кто-то выпивал птиц и змей, как бутылки вина.
