… Небольшая деревенька, замеченная мною по дороге, как раз начала просыпаться — лаяли собаки, мычала скотина, изредка громыхали двери. Я добрался до крайней избы, перескочил через невысокий заборчик и тихонечко постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна.
— Лапоть, ты, что ли? И чего ж тебе не спится-то, Двуликий тебя забери? — в женском голосе, раздавшемся из избы, звучала безысходность.
Я подошел к двери, перехватил посох левой рукой, снял с пояса кошель и достал из него золотую монету — остатки добычи, доставшейся мне «в наследство» от обидчиков предпоследней «зарубки».
Дверь скрипнула, открылась, и из сеней раздался угрюмый вздох:
— Ну, что встал-то? Заходи уже, окаянный…
Я пожал плечами и вошел в избу.
— Ой… Бездушный!!! Спаси и сохрани, Вседержитель! Спаси и сохрани!!!
Осенив себя знаком животворящего круга, заспанная тетка лиственей эдак тридцати вытаращила глаза, набрала в грудь воздуха, открыла рот и… сглотнула. Невесть как разглядев цвет монеты, лежащей на моей ладони.
— Сухую рубаху… а лучше две. Поесть… Кремень, кресало, трут… Пустой мех… — потребовал я.
Хозяйка избы несколько раз кивнула и, не отрывая взгляда от золотого, попятилась к стоящему рядом с печью сундуку.
Крышка с грохотом ударилась о стену, и тетка, выхватив из него какую-то беленую тряпку, негромко пробормотала:
— Мужнина, покойного ему Посмертия… Правда, боюсь, маловата тебе будет…
— Не мне… Пойдет… — буркнул я, и в мгновение ока обзавелся парой нижних и одной верхней рубахой. Правда, все это было изрядно поношенным, но чистым. И, главное, сухим.
— Котомка есть?
— Есть! Как же не быть-то? — тетка сорвалась с места, походя перевернула рассохшийся табурет и метнулась к полатям. — Вот! Держи…
Я положил монету на подоконник, затолкал рубахи в котомку и уставился на хозяйку:
— Поесть… Кремень, кресало, трут…
Та бросилась к печи, вытащила из нее чугунок и с грохотом поставила его на стол:
— Есть каша из бобов… Позавчерашняя… Еще кусок сыра и краюха хлеба…
— Возьму хлеб и сыр. Курицу или поросенка найдешь?
— Сейчас!!! — тетка метнулась к выходу из избы и, не одеваясь, вылетела во двор. Там что-то грохнуло, потом раздался истошный визг и приглушенные проклятия…
… Добравшись до полянки, я удостоверился, что леди Мэйнария все еще спит, быстренько разжег костер, разделал поросенка, нанизал куски мяса на прутья и пожарил мясо. Потом забрался под еловые лапы, присел рядом с баронессой и осторожно прикоснулся ее ноге.
Ее милость тихонечко вздохнула, попробовала перевернуться на другой бок и шарахнулась локтем о корень.
— Проснулись? — спросил я.
— Кажется, да! — ответила она и села. Потом уставилась на свою рубаху, побледнела, молниеносно закуталась в плащ, а потом уставилась на меня…
Видеть ужас в ее глазах было невыносимо. Поэтому я опустил взгляд, развязал котомку и пододвинул ее к ней:
— Сухие рубашки… Переоденьтесь…
Леди Мэйнария промолчала.
Я пожал плечами, повернулся к ней спиной и выбрался из-под ветвей:
— А я пока нарежу хлеб и сыр…
Через пару минут из-за моей спины раздался тихий шорох хвои, а потом — все ускоряющийся топот…
Я вытер кинжал, вложил его в ножны. Потом встал, со вздохом подобрал посох и неторопливо побрел следом за беглянкой. Моля Двуликого, чтобы он не позволил ей сверзиться в какой-нибудь овраг и уберег от переломов и растяжений…
Глава 7. Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
Шестой день четвертой десятины второго лиственя.
…Вылетев из метателя, пятиведерный камень описал высоченную дугу и вдребезги разнес мощный четверик. Тяжеленные бревна длиной в десять локтей разлетелись в разные стороны, а над остатками венца повисло облако из пересушенного мха и кусочков войлока.
«Ничего себе!» — удивленно подумал его преподобие. Потом прищурился, поймал ускользающую мысль… и с трудом удержался от довольной усмешки: его идея проверять слухи о деятельности всяких чудаков только что дала ему шанс распространить влияние Ордена на весь Горгот!
Тем временем брат Бенур, командовавший обслугой метателя, повернулся лицом к главной башне Обители, вскинул над собой десницу и демонстративно сжал ее в кулак.
«Отлично!» — подумал брат Ансельм, придал лицу подобающее случаю выражение и отошел от окна.
Все три иерарха, ожидающие, пока глава Ордена составит впечатление о метателе, были мрачны, как грозовые облака. А обвиняемый — сын кузнеца из Мартана по имени Кольер — бледен, как выбеленное полотно.
Добравшись до своего кресла, брат Ансельм сел, положил правую ладонь на символ солнца, левую — на Изумрудную Скрижаль и вперил немигающий взгляд в переносицу изобретателя:
— Рассказ обвинителя соответствует действительности…
Юноша сгорбился и обреченно вздохнул.
— Брат Рон?
Брат Рон, исполняющий обязанности обвинителя, неторопливо встал, подошел к своей «жертве» и изобразил отвращающий знак:
— Братья во Свете! Как мне кажется, Кольер из Мартана одержим Двуликим, ибо, создавая это непотребство, он знал, что оно предназначено исключительно для убиения детей Его. Поэтому он заслуживает Великого Отлучения. И семи лиственей Воздаяния на серебряных рудниках…
Изобретатель побледнел и зажмурился — видимо, знал, что, даже самые здоровые мужчины, попав на рудники, выдерживали там не больше года!
«Ну!!!» — нетерпеливо подумал брат Ансельм. — «Шевелись!»
Изобретатель шевельнулся: закрыл лицо руками, сгорбил плечи и, наконец, вспомнил о «совете» брата Бенуара — повалился на пол и вытянул скованные руки по направлению к главе Ордена Вседержителя:
— Ваше преподобие, это какая-то ошибка: метатель создан, чтобы защищать! Защищать города, замки и монастыри от тех, кто служит Двуликому! С его помощью можно сохранять жизни мирных жителей, не позволяя убийцам уносить их в Небытие…
«Молодец!» — подумал брат Ансельм. — «Давай дальше…»
— И я совсем не одержим, ибо Верую во Вседержителя! Верую всей душой и всем сердцем! И чтобы доказать это, я готов провести всю свою жизнь в каком-нибудь из монастырей Ордена. Дабы остальные мои изобретения появлялись на свет под присмотром служителей Бога-Отца…
«Задумчиво» посмотрев на обвиняемого, глава Ордена осенил себя знаком животворящего круга, дождался, пока все присутствующие повторят его жест, и шевельнул рукой, лежащей на символе Изумрудной Скрижали:
— Брат Рон?
— Да, ваше преподобие!
