Генри сжал зубы.
— Я остаюсь.
— Послушай… — Райан уже с трудом отбивался от возбужденной толпы. Снег падал ему за шиворот. — Генри! Ты же не можешь…
— Делай что хочешь, Райан. Мы слышали призыв разобраться с пришельцами — давай разберемся с ними.
— Вряд ли они придут сюда сегодня, не правда ли? — закричал Райан и смолк, поймав себя на том, что начинает мыслить с точки зрения Генри. Это был первый шаг к тому, чтобы поверить самому. — Боже мой, Генри, это же очевидно! Не стоит тратить слов. Мы же разумные люди!
— Согласен. Это делает наш долг еще очевиднее!
Толпа наседала на четверых друзей, и они были вынуждены кричать, чтобы в ее реве расслышать друг друга.
— Джеймс… пойдем домой и поговорим. Здесь не место… — настаивал Райан, с трудом удерживаясь на месте.
Откуда-то послышались выстрелы. Потом огонь прекратился. В тишине Райан ясно услышал собственный крик в относительной тишине:
— Ты перестанешь принимать всерьез эту чушь, когда примешь дома пару стаканчиков!
Из-за плеча Генри высунулся какой-то человек, с лицом, словно налитым кровью.
— Что такое, приятель? — обратился он к Райану.
— Я разговаривал не с вами..
— Да ну? А я слышал, что ты сказал. Это интересно всем. Если спросить меня, я бы сказал, что ты один из них.
— Я вас не спрашивал. — Райан презрительно оглядел потную красную рожу. — Все имеют право на собственное мнение. Если вы считаете, что это правда, не стану с вами спорить.
— Заткнись! — сказал Мастерсон, дернув его за рукав. — Замолчи и пошли домой.
— Чертов пришелец! — заорал краснолицый. — Тут их целое гнездо!
В мгновение ока толпа окружила их.
— Успокойтесь, вы, все! — повелительно крикнул мгновенно сориентировавшийся в ситуации Райан. — Я имел в виду, что мы можем совершить ошибку! Пришельцев необходимо обнаружить. Но для этого нам нужно действовать систематически. Применить научный подход. Разве вы не видите — это ведь пришельцы натравливают нас друг на друга.
Краснорожий нахмурился.
— Ну, наверное… — проворчал он.
— Дальше, если и есть пришельцы, то они не будут находиться здесь, среди нас. Они будут жаться к краю, стараясь улизнуть, — продолжал Райан.
— Это кажется разумным, — сказал Джеймс Генри. — Пошли за ними!
Райан увлек друзей за собой, крича вместе со всеми:
— Пришельцы! Пришельцы! Остановить пришельцев! Схватить их сейчас. Туда — на улицы!
Пробиваться сквозь толпу было все равно что брести по трясине. Каждый шаг, каждый вдох отдавался болью.
Райан повел их сквозь плотную вязкую толпу на ступени Национальной галереи, в более разреженное столпотворение, пока они окончательно не оторвались от краснорожего и его дружков и не оказались в конце концов в движущемся потоке на Оксфорд-стрит.
Только до Джеймса Генри, видимо, не дошло, что совершил Райан. Когда они достигли Гайд-парка, он потянул Райана за порванное пальто:
— Эй! Что мы собираемся делать? Я думал, мы охотимся на пришельцев.
— Я знаю кое-что о пришельцах, чего сегодня не говорилось, — ответил Райан.
— Что?
— Я скажу тебе, когда мы вернемся ко мне.
Добравшись наконец до квартиры Райана, они были совершенно без сил.
— Так, значит, что там насчет пришельцев? — спросил Джеймс Генри, когда за ними закрылась входная дверь.
— Самые худшие пришельцы — это Патриоты, — сказал Райан. — Они самые явные из антилюдей.
Генри был озадачен.
— Да нет, конечно…
Райан глубоко вздохнул и, подойдя к бару, стал готовить для них напитки, пока они, тяжело дыша, сидели на стульях в гостиной.
— Патриоты… — пробормотал Генри. — Полагаю, это вполне возможно…
Райан передал ему бокал.
— Я думал, — сказал он, — что открытия в космосе вдохновят нас. Вместо этого будущее, кажется, сузилось и исказилось. Когда-то люди боялись только других рас, других наций, других групп с противоположными или различными интересами. Теперь они боятся всего. Это зашло слишком далеко, Генри.
— Пока не понимаю, — сказал Джеймс Генри.
— Это попросту — паранойя. Знаешь, что это такое?
— Бояться разных вещей… подозревать заговоры… всякая такая ерунда.
— Ее можно определить точнее. Это немотивированный страх, подозрительность… Фактически это отказ признать настоящую причину своей тревоги, выдумывание других причин, потому что истинная либо слишком пугающая и ужасная, чтобы взглянуть ей в лицо, или слишком трудная, чтобы с ней справиться. Бот что такое в действительности паранойя, Генри.
— Поэтому…
— Поэтому Патриоты подбросили нам некий суррогат. Они предложили нам сосредоточиться на чем-то, что на самом деле не имеет никакого отношения к истинным причинам болезней общества. Довольно обычное явление. Гитлер пугал немцев евреями и большевиками. Маккарти запугивал американцев коммунистическим заговором. Далее, наш собственный Энох Пауэлл представлял это в виде вест-индских иммигрантов шестидесятых и семидесятых годов. Примеров тьма.
Джеймс Генри нахмурился:
— Говоришь, они ошибались, а? Ну, не уверен. Мы были правы, избавившись от этих вестиндцев. Мы были правы, когда стали брать на работу только англичан. Где-то ведь надо провести черту, Райан.
Райан вздохнул:
— А как тогда быть с этими «пришельцами» из космоса? Подо что их подогнать? Как они-то влияют на экономику? Они — грубая выдумка Патриотов для пометки любого, кто противится их безумным планам. Откуда, Генри, ты думаешь, происходит термин «охота на ведьм»?
Генри задумался, не переставая потягивать из бокала.
— Может быть, я в самом деле немного перевозбудился.
Райан похлопал его по плечу:
— Все мы перевозбудились. Это из-за состояния напряженности и неопределенности. Мы не знаем, к чему идем. У нас нет цели, потому что мы больше не можем полагаться на общество. Патриоты предлагают определенность. И нам ее нужно найти. Для себя.
— Хорошо бы узнать, — спросил Джон Райана, — у тебя-то есть какие-нибудь предложения?
Райан развел руками:
— Это и было мое предложение: найти цель — разумную цель. Найти выход из этой неразберихи…
Именно тот вечер стал поворотной точкой, именно это решение привело его сюда, на борт космического корабля «Надежда Демпси», летящего к Мюнхену 15040 около Звезды Барнарда со скоростью девять десятых «с»…
Здесь, в космосе, нет звуков. Нет света. Нет жизни. Только тусклый блеск далеких звезд сопровождает крошечный корабль, медленно пробирающийся сквозь необъятную равнодушную черноту.
