Посреди ночи Алек проснулся от странного чувства. Ему говорили, что на Часовой ночью тепло, он не поверил сначала. Площадка была защищена со всех сторон камнем и леском, костер забросали землей, чтобы сохранить угли. Алек повозился на вересковом ложе, сел. Ему казалось, что он лежит на облаке и смотрит сверху. Где-то разгорелся недобрый огонь, он был еще далеко, но приближался, зажженный по его, Александра, жизнь и душу.
Патэ Киош проснулся раньше, чем собирался. Поворочался с боку на бок, понял, что уже не уснет, и встал.
Вся деревня спала. Гавкнул спросонья пес, заворочался в будке, но вылезать поленился. Туман тек по улицам, сырость мгновенно забралась под плащ. Киош сам оседлал коня, кинул зевающему трактирщику еще одну деньгу. Тот подхватил, угодливо кланяясь, подал сумку с припасами. Патэ легко вспрыгнул на каурого, поправил громобой за поясом и взял поводья заводного коня. Поднял руку:
– Благослови Господь вашу деревню, – и только пыль взметнулась по тракту. Трактирщик почесал брюхо и ушел в тепло дома.
Спокойная ночь пролилась бальзамом на смятенную душу патэ. Копыта лошадей глухо стукали в утоптанную землю. Луна светила ярко, на залитой белым светом дороге можно было разглядеть медную монету, и патэ счел, что можно перейти на легкий галоп.
Во имя Проводника!..
Конь шарахнулся, патэ дернул поводья, скакун нервно затанцевал. Киош ободряюще похлопал его по шее, заодно успокаивая свое бешено колотящееся сердце. Заводной конь фыркал и хрипел, пятясь и порываясь встать на дыбы, его сдерживал повод, привязанный к луке седла.
– Филипп? – Голос сорвался. – Что ты тут делаешь?
Самый старший Избавленный Радона поднял седую трясущуюся голову. Блеснули безумные глаза.
– Э-э-э-э-э, Липка гуляет, да! – гордо произнес старец, пристукнув посохом. Патэ вдруг показалось, что Избавленный очень похож на Предстоятеля, он тряхнул головой, отгоняя морок.
– Почему ты так далеко от дома?
– От дома? – Филипп оглянулся и явно удивился. – Далеко от дома, говоришь ты, мальчик? Дом мой везде, все земли мой дом, да, а я брожу, и никто меня не видит, х-хе!
Он переступил босыми ногами, снизу вверх заискивающе посмотрел на патэ.
– Я пойду, можно? В Сэтэхлунде, говорят, грибов много уродилось. Грибы вкусные, вкусные… – Забыв о собеседнике, сумасшедший невежливо обогнул его и растворился в темноте, разговаривая сам с собой. Киош сплюнул, сказал нечто такое, что привело бы его к отстранению от чина, услышь его слова другие пастыри. Пересел на заводного коня, дал белому шпоры и снова понесся навстречу ночи.
День выдался отличным. Солнце светило вовсю, светлый лик его не омрачало ни облачко. Небо было синее-синее, такое, что Алек снова вспомнил свои искусительные сны, и сердце полоснула тоска о несбывшемся. Отгоняя неподобающие мысли, он вприпрыжку шел по тропке к дому Джо, мурлыкая под нос любимый мамин псалом «Светлый день». Сегодня. Что-то случится сегодня. В воздухе пахло переменами.
На стук в окно Джо отозвался не сразу. Наконец он выглянул, хмурый и заспанный, удивленно посмотрел на друга. Мрачно поинтересовался:
– Ты чего такой счастливый?
– Да просто так! – гордо сказал Алек.
– Просто так даже дети не рождаются, – сообщил Джо.
– Я и сам это подозревал, но ты мне открыл глаза. – Алек раскинул руки и нараспев продекламировал:
День пришел на смену ночи,
Новый день!
Искорки росы на травах
И цветах.
Славят птицы звонкой трелью
Новый день.
Солнца свет ласкает землю
Золотом лучей…
Он вдруг смутился, спрятал руки в карманы и попытался сделать серьезное лицо, но все равно не смог сдержать улыбку.
Джо вылез в окно, оглянулся и признал, что денек и вправду хорош. В самый раз для разведывания.
– Пройдемся вниз по реке, посмотрим водопои, солончаки.
– А ты не боишься, что соседи пожалуют?
– Еретиков бояться – в лес не ходить. – Джо простер мысль, и собранный с вечера тюк выплыл в окошко. Юные охотники взяли с собой луки, охотничьи копья и ножи. По настоянию Джо Алек захватил одеяло и теплую одежду.
– Мало ли… – туманно пояснил Джо.
Они спустились к реке и какое-то время сплавлялись вниз, закидывая жилы, поймали немного рыбы. Потом Джо перегнал лодку к другому берегу, ловко завел в протоку, заросшую тростником, бросил веревку в заросли ивняка.
– Вылезай, чего расселся…
Джо был опытным охотником. Алек шел сзади, стараясь подражать его бесшумной походке.
– А медведи здесь водятся?
Джо досадливо дернул плечом, цыкнул – нечего разговаривать в лесу! Потом смилостивился:
– Водятся, куда же им деться… Сам видел не раз. Об эту пору они смирные.
Алек смолчал.
Мосес Владим Вашевич уже в девятилетнем возрасте добился, чтобы его уважали все мальчишки Луков. Но надеждам его отца, что когда-нибудь сын займет его место за горном и наковальней, не суждено было сбыться. С первого ходжа сразу после исповеди наследник мастерства угодил прямиком в деревню Проклятых.
Кузнец, самый сильный человек в округе, не выдержал удара. За полгода он превратился в бледную тень себя самого, а потом умер. Алисия Вашевич пропала через месяц после его похорон, пастыри сказали, что она утонула, но все в деревне считали, что не утонула, а утопилась.
Мосес не заметил, что отец и мать перестали навещать его. Он теперь вообще мало что замечал. Все мысли его и чувства выгорели, как цветная рубаха под яростным июльским солнцем.
Такое бывает.
Высокий, красивый, широкоплечий, а в льдисто-голубых глазах стыло полное равнодушие ко всему на свете – таков был Мо… вернее, таким его сделала сила пастырей.
Только когда молодому мужчине приходилось пускать в ход свою кузнечную сноровку или недюжинную силу, Мо казался почти нормальным человеком – если, конечно, к Избавленному можно применить слова «нормальный» и «человек». Макшем даже говорил, что однажды видел на лице скорбного разумом улыбку, когда тот стоял за наковальней. Необъявленному старосте деревни Проклятых никто не поверил.
Мо невозможно было втянуть в связную беседу, он говорил коротко и без эмоций, на все вопросы своих товарищей по Избавлению отвечал односложными репликами, а пастыри были уверены, что бедный малый вовсе разучился говорить.
Он легко и молча исполнял просьбы друзей, не ожидая никаких благодарностей. Однако что-то мелькало на неподвижном лице, когда Кати дарила ему очередную вышивку или Джо снимал с охотничьего пояса пеструю утку.
Лишь в одном Мо проявлял непослушание. Патэ Ламан, опасаясь, что когда-нибудь Избавленный просто кинется в реку, запретил ему сидеть на берегу Лейки. Мо обещал, что ноги его больше не будет на обрыве. Но когда его дом пустовал и из кузни на краю деревни Проклятых не доносился звонкий голос молота, все знали, что Мосес сидит на ветвях огромной осины и смотрит на реку. Так он мог сидеть часами. Пастыри ругались, грозили, Мо кивал дурной головой и… забывал обещанное. В конце концов на него махнули рукой, убедившись, что топиться полоумный не собирается.
