Выжившие враги наступали осторожно и походили на вставших на задние лапы, но не утративших свою ловкость кошек. Их здесь осталось всего шестеро, и умирать за так никто из них не торопился. Гоблины могли лишь надеяться, что кривые ножи и добытые где-то неудобные мечи помогут им сразить искусного воина, застывшего, как нерушимый камень, на пороге. Их не обремененные излишними мыслями о стратегии головы даже не подумало посетить озарение: «А ведь этот белокожий стоит в очень выгодном месте, братцы! Не оставить ли его в покое до тех пор, пока он сам не вылезет из норы, а уж только потом вонзить клыки ему в шею, грудь и плечи?!» Вместо этого Гаручи, скаля пасти, исходя вонючей слюной и яростно зыркая глубоко посаженными глазками, то и дело прыгали вперед. Человек пытался подцепить кого-нибудь из них на меч, словно кусок крольчатины на вилку, но ловкие карлики, резво отскакивая подальше, увиливали от него всякий раз. Бегать за ними слуга герцога не собирался.
В какой-то момент Глинервин просто опустил мечи, будто приглашая противников отведать его плоти. Он презрительно усмехнулся, чем сильно разозлил гоблинов – Гаручи не любили, когда их не воспринимали всерьез. Затем мечник взял и просто запел мерзеньким, тоненьким голоском сочиненную тут же неказистую песенку, чем вогнал бедных карликов в еще большую ярость:
Гоблин-друг настолько туп,
Как гнилой троллиный зуб.
Ум короток, длинный нос,
Волосами весь оброс.
Глазки мелки – спасу нет,
Сейчас пойдет он на обед!
Что тут началось… Гаручи запыхтели, словно котелки воды на огне, сморщили свои и без того не слишком-то привлекательные лица и даже побагровели, чем стали похожи на редьку. Всем скопом они бросились на человека, но двое из них тут же столкнулись друг с другом, еще один опустил нож на плечо четвертого, а пятый с шестым обменялись ударами локтями: тот, что был ловчее, сломал приятелю нос, а его соратник выбил ему глаз.
Глинервину оставалось лишь раздавать удары: тому пробей тщедушное тело, другому отсеки голову, еще одного насади на клинок, точно на вертел. Разозленные гоблины намного хуже владели оружием, чем спокойные и здравомыслящие. Поэтому, должно быть, не зря люди считают их неумехами, способными брать лишь количеством. И правда, кто может похвастаться тем, что видел здравомыслящего гоблина?
Последний упавший на доски настила труп был отмечен косой алой чертой, проходящей поперек его груди. Глинервин устало вздохнул, вытер снегом мечи и зашагал к баррикаде в конце улицы, где лучники его светлости еще отстреливались от врагов.
Два десятка из «Зеленых Стрел», личного герцогского отряда, были профессиональными лучниками. Эти люди не расставались со своим оружием с детства, еще тогда считая стрелы лучшей игрушкой, а протыкание ими чего-нибудь или, что лучше, кого-нибудь – весьма интересной забавой. Ребята они были надежные, проверенные. Командовал ими суровый истарский комендант Гехар Одноглазый.
И сейчас он в одиночку держал подходы к баррикаде, прикрывая стрелков от слишком резвых гоблинов, которым вздумалось запустить свои кривые пальцы в скрещенные колья заграждения.
Гехар был тяжелым человеком с недобрым нравом, но отличался справедливостью, рачительностью и воинским умением, благодаря чему прекрасно справлялся с управлением Городом Без Лета вот уже три десятилетия. Левого глаза он лишился с десяток зим назад, когда в этих землях появился злобный чернокнижник Лонекар Птичник. Проклятый колдун принес людям столько несчастий, что народ не смог больше терпеть, и в одну из холодных ночей на Птичника была объявлена облава. У Гехара был любимый сокол, с которым он всегда охотился. В тот раз комендант также взял с собой птицу в ночной лес. Когда отряд ехал по заснеженному тракту, всегда спокойный и тихий сокол вдруг ни с того ни с сего начал биться на левом запястье у Гехара. Он кричал и хлопал крыльями, а когда хозяин попытался его успокоить, клюнул его своим загнутым клювом в глаз… Так комендант получил особый «подарочек» от коварного, никогда не спящего чародея. Одним из своих заклятий подлец затуманил птице разум и заставил причинить вред любимому хозяину. Раненый воин придушил сперва собственного любимца, а после – и самого колдуна. Ныне скелет чернокнижника Лонекара Птичника обнимает каминную трубу на крыше комендантова дома, а сам старик возненавидел весь их колдовской род.
Сегодня здесь, кажется, не было никого из темного братства, а насчет ночных странников у старика имелось одно излюбленное убеждение: с Гаручами можно спокойно беседовать лишь тогда, когда их тела высушены и набиты соломой. Поэтому он не испытывал жалости, рубя секирой, словно дрова для очага, пытавшихся забраться на баррикаду гоблинов.
Слуга герцога Тенора, подойдя, даже застыл на несколько мгновений, любуясь мастерством и ловкостью старого воина. На завал из камней, укрепленный кольями, не мог вскарабкаться ни один крючконосый карлик, умываясь кровью всякий раз, когда суровый комендант дотягивался до них не знающим жалости оружием. Лучники «Зеленые Стрелы», названные так из-за цвета оперения их вертких тисовых красавиц, с невероятной скоростью оттягивали тетивы, но поток гоблинов упрямо не желал уменьшаться.
– Как наши дела? – Глинервин хлопнул Гехара Одноглазого по плечу.
Здоровяк-комендант от неожиданности рубанул секирой наотмашь. Герцогский слуга едва успел отскочить.
– Ты так не шути, Глин! – Комендант разъярился, ногой отбрасывая очередного гоблина прочь. – Едва не отправил тебя к Алигенте на пир!
– Вот и выпил бы грогу, – произнес Глинервин, отсекая уродливую носатую голову. – А то холодно что-то.
– Холодно ему! С нас уже десятый пот сошел, верно, ребята?! А ему все холодно!
– Так точно, сэр! – раздался в ответ стройный ответ двух десятков стрелков.
– Сейчас все согреются. По моей команде: шаг – стрела, три шага – стрела!
– Есть!
Лучники приготовились к боевому продвижению…
* * *
Огромное существо, выбравшееся из леса, едва сгустились сумерки, разбрасывало в стороны всех без разбора, как хорошо вооруженных марлов, так и бедняков-хердов с топорами для рубки дров. Вырванная с корнями и лишенная ветвей сосенка, которая вминала в промерзлую землю и дощатые настилы улицы людей, уже вся окрасилась кровью. Раздавленные, изломанные тела лежали там, где прошел монстр. Снег сыпался, как мука из дырявого мешка, и оседал на поверхности багровых луж, на белых лицах, на широко раскрытых глазах мертвецов.
Чудовище шагало вперед. Стрелы не причиняли вреда его каменной шкуре, и никто не мог подступиться к нему на расстояние удара мечом. Монстр ревел, будто созывая сородичей из окрестных лесов к ужину, и вскоре ему отозвался похожий слитный рев нескольких чудовищных глоток. Один был слышен уже внутри стен.
