Он покинул Цитадель, потому что не мог больше там оставаться. Фрэнн, похоже, разочаровался в нем - если Проклятый маг и император этой земли, Рангольд Савьер действительно был непревзойденным целителем, то он подобным даром, увы, не обладал. Точнее, он не обладал знанием, которое мог бы передать - все его способности к регенерации и лечению были чистыми инстинктами. Он не мог бы объяснить, даже если б очень захотел, как именно он производит изменения. Так что они довольно быстро выяснили, что он мало чему может научить - для того, чтобы воспользоваться этими знаниями, Фрэнну нужно было быть кайли, а не человеком. Правда, Раэрн все же смог помочь ему восстановить оранжерею и даже создал ради развлечения несколько новых видов...
Он невольно оглянулся, и ветер бросил непокорные пряди волос ему в лицо. Где-то там, далеко в горах осталось его убежище, там остался Фрэнн со своими редкими растениями... а у подножия гор плескалось серебряное море Кено-Сонь. Раэрн тяжело вздохнул и опустил голову. Если ему повезет, никто не заподозрит, что он решил вновь осчастливить этот мир своим присутствием. Если ему повезет, никто не узнает в простом охотнике Посвященного. Он поддерживал иллюзию, скрывающую его истинный облик, с привычной легкостью - он научился этому впервые явившись на Озамену и былые навыки восстановились на удивление быстро после его воскрешения.
Оставаясь в Цитадели, он провел довольно много времени в глубоком трансе, скитаясь по городам и деревням, по бескрайним просторам степей и мрачным башням горцев, наблюдая, слушая, впитывая любую информацию. Если ему не хватало энергии, он забирал ее у того, кто имел несчастье оказаться поблизости - человек, демон, животное - ему было безразлично... с некоторых пор ему стало безразлично абсолютно все. Поначалу это чувство приглушалось присутствием рядом Фрэнна и их занятиями, но с течением времени он все глубже погружался в то, что сам для себя называл Рекой Забвения.
Путешествуя, он видел, что мир не изменился за время его отсутствия. Здесь по-прежнему воевали и строили заговоры, подсылали друг к другу наемных убийц, подсыпали яд, предавали, завидовали и уничтожали неугодных. Деньги, слава и власть правили этим миром, так же, как многими другими... правили чувствами и желаниями. И у всего была своя цена.
Это было то, в чем он разбирался превосходно. То, что он ненавидел. Это было то, что он успел изучить на Иллиарне в совершенстве.
Он невесело усмехнулся, тронув еле слышно зазвеневшие поводья. Он и сам толком не знал, зачем отправился в это путешествие. Он мог бы пойти куда угодно... в любой из миров - это не имело теперь никакого значения. Он мог бы привести на Озамену армии существ, от одного вида которых даже закаленному в боях воину стало бы дурно. И завоевать себе Империю. Объявить себя Наследником Проклятого. Одно время это казалось ему заманчивым - править в родном мире кайли - до тех пор, пока он не подумал, что вместе с Империей получит также и двор. Толпу прихлебателей и льстивых лжецов. От одной мысли об этом ему становилось тошно. Он мог бы... да, он мог бы вернуться на Эолис, покончив, наконец, со своими мучительными раздумьями. Смириться со своим поражением... Или, возможно, пустыни Фронеса как раз то, что ему нужно? Остаться здесь навсегда...
Он собирался пересечь Ирн, затем мутировавшие джунгли Хенна и, минуя Дайн, обосноваться в одном из небольших городков Империи Дайнир, разбросанных по побережью Великого океана. Ремесло проводника и охотника не было для него внове. Этого прикрытия хватит... на какое-то время. Он должен вспомнить, что значит быть живым - или понять, что для него это чувство больше не доступно, прежде, чем принимать окончательное решение.
Он задумчиво оглядел безжизненную равнину. Путь по торговому тракту Конфес-Дайн был, несомненно, намного более приятным, вот только тракт все еще действовал. А Раэрн не желал никого видеть и не желал, чтобы видели его. К тому же, ни пески, ни джунгли не представляли для него особой опасности. А от того, чего он опасался, невозможно было избавиться, какой бы путь он не избрал.
Фрэнн пришел в ужас от его планов - за шесть лет скитаний по Озамене, которые он провел в поисках Цитадели, он изучил местные нравы слишком хорошо. Фрэнн предупреждал его о том, что магов на Озамене ненавидят... что магов убивают... Раэрн слабо усмехнулся. Он больше не чувствовал страха. И уж точно не боялся умереть. О, он когда-то сильно постарался, чтобы вытравить из своей души это чувство! И даже время было бессильно исцелить его.
Время... Глаза неожиданно застлало багровой пеленой, он ощутил тяжесть безжизненного тела на своих руках, липкую кровь, пропитавшую его одежды... он ощутил холод отравленной стали под левой лопаткой... ледяную пелену осеннего дождя и темную повязку на глазах, в ушах зазвенел издевательский смех... Он не мог вспомнить... или не мог забыть?! Он видел земли, устланные изуродованными трупами, видел жемчужное сияние в небесах и сохранившие зловещий коричневато-бурый оттенок свернувшейся крови Пустынные Земли. И все это было на его совести... Так смел ли он забыть?!
Он до сих пор точно не знал, кому принадлежали эти воспоминания. Иногда ему казалось... да, иногда ему казалось, что он действительно в ответе за то, что произошло на этих землях столетия назад... великая битва... тысячи смертей... Именно это странное чувство ответственности за далекое прошлое, неожиданно обрушившееся на него когда он впервые ступил на выжженные мертвые земли Кено-Сонь, заставило его воскресить равнины. Глупый был поступок, как выяснилось, поскольку в результате за ним стали охотиться. На Озамене и тогда уже ненавидели магов... еще бы. Раэрн поймал себя на том, что нервно теребит прядь волос, накручивая ее на палец, опустил руку и, хмыкнув, прищурился, пытаясь разглядеть исчезнувшую в туманном мареве линию горизонта. Даже по прошествии стольких лет погода здесь, на границе пустыни, оставалась непредсказуемой. Некоторые из задействованных в давно отгремевших магических войнах заклятий сохранили свое могущество до сих пор, не позволяя земле восстановить первоначальный облик, так что Раэрн не слишком удивился, попав вдруг в полосу густого молочно-белого тумана. Весна еще только вступала в свои права, но даже ее приход не вносил изменений в облик пустыни. Еще одна мертвая равнина... Воды Клес, также, как ее берега, были практически стерильны. Эта земля все еще чувствовала свое родство с ним - с одним из Измененных, с одним из тех, кто создал этот мир. Он мог бы возвратить к жизни и эту пустыню - но зачем? Он больше не чувствовал в себе способности - и потребности - нести добро.
