— Знаете ли Вы, сеньор, — граф в упор смотрел на Леменора, — что каждый должен просить у меня разрешение на право проезда по моим землям. Но раз Вы уже здесь, пожалуй, выгонять Вас я не стану, лишь потребую положенной платы.
— Я не стану платить. Я здесь по делам короны.
— Неужели? — Норинстан начинал терять терпение. — Решили обирать моих крестьян за неимением собственных?
— Дайте мне проехать. — Баннерет словно забыл о направленных на него стрелах и пиках.
— Вот как! — глаза Роланда опасно блеснули. — Тогда я Вас отсюда выгоню, чтоб другим было неповадно.
— Попробуйте, если сможете!
— Прикусите язык, баннерет! Пересчитайте своих людей — маловато? Хотите стать рождественскими свиньями?
— Рыцарь не знает страха.
— Подонок, марающий руки чернилами, не смеет называться рыцарем! — вспылил граф. — А уж о Вашей трусости я знаю не понаслышке.
— Это вызов? — побагровел Артур.
— Догадайся, учёный щенок.
— Итак, поединок?
Норинстан промолчал, презрительно скривив губы.
Баннерет порывисто скинул плащ и забрал у оруженосца щит — Роланд не двинулся с места.
— Вы испугались, милорд? — злорадствовал Леменор.
— Трусость — удел таких, как Вы, — бесстрастно парировал Норинстан. — От одного поединка Вы отказались, другого же не получите. Каждому да воздастся по заслугам!
— Что Вы имеете в виду? — в недоумении спросил баннерет, опустив щит.
— То, что Ваше имя смешают с грязью, лишат всего и, кто знает, может, даже отправят на корм крысам. Нет, я Вас сейчас не убью и людям своим не позволю. Вы не дождетесь благородной смерти! На этот раз Вам повезло, баннерет, я не намерен марать руки Вашей кровью.
— Я не понимаю…
— Моя земля не запятнается кровью мерзавца.
— Я требую удовлетворения!
— Кричите, сколько хотите, Вы его не получите. — Он был спокоен, поразительно спокоен. — А если будете настаивать, я упеку Вас в подземелье.
— И это говорит рыцарь?!
— И почище Вас.
— Я повторяю свой вызов.
— Повторяйте, сколько хотите, я не приму его. Радуйтесь тому, что остались в живых.
— Гордец, хвастун! — Леменор досадовал на себя и, оскорбляя соперника, пытался хоть немного оправдаться в своих собственных глазах и глазах товарищей. Ему не хотелось, чтобы его называли трусом.
— Заткнись, смазливый щенок, я теряю терпение! — рявкнул Роланд.
— Так кто из нас двоих трус? — Лицо баннерета побелело от ярости. Как же ему тяжело было сознавать своё бессилие!
— Видит Бог, я долго терпел… Адово пламя, или Вы сейчас же уберётесь отсюда, или сдохнете в моём подземелье!
Мысль о том, что ему суждено окончить свои годы в сыром каменном мешке остудила Леменора, да и Клиффорд давно нашёптывал ему, что лучше отступить.
Но почему граф не хочет захватить его в плен? Не выдержав, он спросил об этом.
— Да потому, мерзавец, что это дорого мне встанет. Выкупа с Вас всё равно не возьмёшь.
— Так убейте меня!
— Чтобы меня потом судили за убийство? — хмыкнул граф. — Не беспокойтесь, я Вам отомщу, и без всякого урона для себя. Только Вам, — добавил он, — против Ваших друзей я ничего не имею и, когда закончиться эта валлийская кутерьма, буду рад видеть их в своём замке.
Ему надоел затянувшийся словесный поединок, и, чтобы не поддаться соблазну и не совершить тяжкое преступление, каковым, несомненно, являлось убийство англичанина англичанином, Роланд дал шпоры коню. Будущее было драгоценнее сиюминутной мести; надо было держать себя в руках и всё заранее просчитать. Если и убивать — то не на своей земле, без свидетелей и чужими руками, чтобы было кого вздёрнуть.
Но отказать себе в маленькой мести он всё же не смог: солдаты улюлюканьем и насмешками проводили баннерета до торгового тракта, недвусмысленно намекнув, что при попытке вернуться или, не дай Бог, убить кого-нибудь из них, с радостью перережут им глотки.
Кое-кто из людей Леменора воспринял это как личное оскорбление и метнул нож в гущу ухмылявшихся солдат графа. И тут же упал с болтом во лбу. И не он один — люди Норинстана умели держать своё слово.
— Назад, назад! — сдерживая пыл друга, скомандовал барон Фарден.
— Зачем Вы скомандовали отступление? — с укором спросил баннерет, когда они оказались в безопасном месте.
— Затем, что нас некому было бы похоронить. Я не хочу платить по чужим счетам. И мои люди тоже.
ГлаваXXXI
Вдоль просёлочной дороги раскинулась небольшая деревушка, где квартировались солдаты, предпочитавшие проводить свободное время (его у них было много) в соседнем кабачке. Осней не особо жаловал выпивку, во всяком случае никогда не пьянствовал без причины, поэтому даже в это промозглое утро его не было в харчевне — кувшин эля был отложен до обеда.
— Знаете, баннерет, я всерьёз подумываю о том, что ошибся в Вас, — поджав губы, говорил граф. — Я напрасно рекомендовал Вас.
— Почему? — удивлённо переспросил Артур.
— Вы запятнали своё имя. Вы знаете, о чём я, — о той сомнительной истории с графом Норинстаном. Знаете, чего нам этого стоило? Наши ряды раскололись, многие ропщут о лживых наветах и, между прочим, требуют от меня суда над Вами.
— С какой стати? — подбоченился Леменор. — Я чист перед Богом.
— А перед своей честью? Вы не приняли вызова, Вы дали повод обвинить себя во лжи. Признаюсь, я считаю Норинстана невиновным.
— Но я-то знаю, что он предатель! — усмехнулся баннерет.
— Вы уверены, что слышали его голос? Ошибиться ночью несложно.
Леменор покачал головой:
— Я абсолютно уверен. Он был там и говорил с валлийцами.
— И что?
— Они наши враги. И они говорили об убийстве.
— Вы чего-то не расслышали…
— Адово пламя, я слышал его так же, как сейчас слышу Вас! Они собирались перерезать нас, как овец!
— Он не мог. Он щепетилен в вопросах чести и предан короне.
— Но еще больше он предан своим корням. У кого прогнивший корень, тот, рано или поздно, предаст. Предательство живет в нем с рождения.
— Перестаньте, баннерет!
— Поймите, милорд, он наполовину валлиец, валлиец по отцу, а его народ издавна нас ненавидит. Они всегда наносят удар в спину, вспомните Ллевелина и Давида! Признайтесь, милорд, стали бы Вы помогать тем, кто убивает Ваших родных? Эти чёртовы холмы для него Родина, они, а не наши равнины!
— Барон де Фарден говорил, что недавно Вы снова видели графа…
— Да, видел. Негодяй издевался надо мной.
— А Вы?
— Что я? Я ничего не мог поделать.
— Не могли? Опять? — нахмурился Осней. — Почему?
