— Что ты не создатель, я согласен. А вот кто? Персонаж, Игрок, принадлежность определённого уровня? У тебя же есть своё мнение…
— Моё мнение может быть неверным. Или верным для меня и неверным для тебя. Тебе обязательно надо его знать?
Харламов полагал, что обязательно. Себя он предполагал в роли персонажа-игрока.
— Персонажей в обычном понимании в Большой Игре вообще нет. Каждый свободен, и может делать, что ему вздумается. Только возможности у всех разные. Мастера Радуги способны в одиночку или мелкими группами изменять судьбы миров, прочие могут делать то же самое целыми народами. Но, мне кажется, для четырнадцати человек в северной части расщепа Игра имеет совершенно другой смысл, — Леонид прислушался к внутренним ощущениям и сказал, что через двадцать минут им можно будет выходить.
Сашка появился вовремя, и они впятером запрыгали по раскалённому песку. Снизу и от скал несло обжигающим жаром, а тёмное безоблачное небо дышало вожделенной прохладой. Через час песок остыл до вполне приемлемой температуры. Подходящее место отыскали в глубокой расселине, на дно которой лучи света не попадали даже днём. Чтобы расчистить пятачок два с половиной на три метра пришлось применять психокинетику. Крупные камни выбросили, мелкие — искрошили чуть ли не в пыль. "Шахта" выходила в Алатау-три в полукилометре от колодца и полусотне метров от железной дороги.
— Ну, вот, — облегчённо вздохнул Ермолай, — теперь можно докладывать Мариэтте, что есть два проводника в Кудлаот и готовая "шахта" в Алатау-три. Пусть попробуют это обстоятельство использовать, если найдут подходящих мастеров. А про колодец, мне кажется, рассказывать не обязательно.
Ольга с тоскливым выражением на лице смотрела на железную дорогу. Здесь было холодно, всего несколько градусов выше нуля, но накопленное телом в ином мире тепло ещё не рассеялось. Она не пошла с ребятами к колодцу, села у руин домов, прикрывшись курткой, и решила подождать, пока ребята вернутся из мира третьего уровня. Вернулись они быстро — там стояла точно такая же холодина. Ермолай запустил астральную сущность в Материнский Мир, прямо в колодец — и ничего, кроме бетонных стен, не узрел.
На обратной дороге они даже задержались, чтобы погреться у раскалённых скал Кудлаота.
* * *
И вновь сон, яркий до такой степени, что нет никакой разницы с явью. И снова то же самое место — только на этот раз он не идёт по аллее, а чего-то ждёт, стоя между берёзок. Из здания выходит Ольга, ведя за руку девочку лет восьми. Наверное, дочь — до того похожа на неё. Только волосы не такие чёрные, скорее с каштановым оттенком. Девочка идёт, опустив глаза, грустная. Аникутина задумчиво-усталая, это хорошо знакомое Ермолаю выражение обычно появляется на её лице, когда она занята долгой и трудной работой.
Они проходят по аллее, не глядя в его сторону, и он, выждав немного, заходит в здание. Тенями мимо него снуют люди, он понимает, что невидим для них. Второй этаж, коридор, поворот, нужная дверь. Он наклоняется над лежащим под простынёй обрубком человеческого тела, всматривается в лицо и узнаёт самого себя, небритого и с бородой…
Гладкие, красивые кирпичи необычного вишнёвого оттенка. Ни единой пылинки. И рука ощущает положенную нормальному кирпичу шероховатость. А что уже говорить обо всём здании! Дворец. Небольшой, одноэтажный, но с навесом над входом, поддерживаемым скульптурами — не атланты, но тоже обнажённые люди с отвратительно искажёнными лицами. Между фигурно отделанными окнами сложные барельефы из переплетающихся ветвей и цветов. Одно слово — лепота. И к окружающему садику это относится в полной мере: ровный зелёный газон, обстриженные в виде львов кусты, несколько цветущих деревьев слева от мощёной дорожки.
Скажи ему сейчас, что всего этого нет, что вместо дворца возвышаются едва достигающие высоты пояса развалившиеся стены, а на месте ровного газона зияет заваленная мусором яма, Ермолай бы ни за что не поверил. Но куда деться, если он сам, будучи за оградой, это самое и видел? А сейчас за оградой стояла Ольга и её глаза утверждали, что всё, им видимое, наваждение. Морок, иллюзия. И никто, будь ты семь раз мастером Радуги, против этой иллюзии устоять не мог.
Мир Сомицу, замок Слау — проклятое место, погубившее множество мастеров. Мир, который не открыла пока ни одна группа, доступный только Бродягам да воинам Блеклой Радуги. Уже то, что его отыскали и сумели определить как место исчезновения людей, было огромным успехом Искателей. Сами они разобраться с замком не сумели, и попросили попробовать их троих. Оттого командир стоял сейчас на ведущей к входу в замок дорожке — она была не опасна, Ольга находилась за оградой, а Леонид стоял точно на линии ограды в воротах. Одна его нога была внутри зачарованного места, другая — снаружи.
Ворота, впрочем, существовали только для внутреннего наблюдателя. Харламов их видел — два столба-колонны с ястребиными головами наверху, узорную ограду открытых ворот, гербы на них со скрещенными мечами. А вот Оля снаружи не видела ничего — и столь вопиющее различие сулило им в ближайшем будущем нешуточные неприятности. Ермолай уже сейчас чувствовал себя, как побитый.
— Абсолютно ничего не понимаю, — громко крикнул он спутникам, — всё вокруг для меня реально. Только вот внутрь войти не могу, что-то не пускает. А кинетика полностью отключилась…
Леонид покачивался, перемещая тяжесть тела с одной ноги на другую. Командир представил, что он сейчас мог ощущать, какое смешение противоречивых ощущений, и мельком ему посочувствовал.
— Ерёма, закройся, я попробую здешнюю реальность встряхнуть…
Харламова разом подбросило, развернуло в сторону. Мир вокруг него трескался, разлетался на части, лиловое небо в кудряшках белых облачков на секунду стало ровным белым потолком, а сбоку выступила увешанная светящимися экранами стена. Но в следующее мгновение мир успокоился. Зять отошёл в сторону и сел, обхватив руками голову. Ермолай уменьшил свою чувствительность, чтобы отгородиться от его состояния. Небо вновь приобрело прежний вид, зато облик замка заметно изменился.
Да если бы только его! Вся окружающая действительность — в пределах ограды зачарованного места — как бы потрескалась, и отдельные куски исчезли. В этих местах взору беззастенчиво являла себя неприкрытая реальность. Страннее всего смотрелись ветви деревьев, в каком-то месте вдруг исчезавшие, а затем продолжавшиеся, как ни в чём не бывало. Рваные дыры с прямыми краями зияли в стене замка, на ровном газоне, среди кустов. Но зато теперь он чувствовал настоящую реальность этого места, и сразу направился к прикрытой видимостью газона яме, аккуратно спустился в него и внимательно исследовал одно место.
