— Я помогу вам его понимать, — устало сказал гоблин.
После сауны Веронику попросили посидеть еще минут пятнадцать. Мэтр Ароматик, как и все писвусъыны, обладает таким острым обонянием, что может проникнуть в мир запахов очень глубоко, но для того, чтобы провести точный анализ, следует дождаться, чтобы пот немного подсох.
— Пот не сразу начинает пахнуть, юная госпожа, — пояснил гоблин.
Вероника послушно подождала. Ей дали книжку с картинками, и она терпеливо сидела среди других высыхающих. Мэтр Ароматик пользовался в городе популярностью, все ходили к нему узнать свой фуэтологический знак.
— Муаная Куа, — буднично сказал писвусъын, когда время истекло. — Маэы.
— Ваш фуэтологический знак — Мусорная Куча, — перевел гоблин. — С вас три лема.
Вероника заморгала, отдавая монетки. А это что, все? А объяснения какие-нибудь?
— А что это значит? — робко спросила она.
— А вы хотите детальный прогноз, юная госпожа? — с интересом спросил гоблин. — Это будет стоить серебряный дайк.
Вероника смутилась. Это было дорого. Но то, что она просто посидела, завонялась, а потом ей сказали, что она Мусорная Куча — это как-то…
— Ладно, — согласилась она.
— Очень хорошо, очень хорошо, — закивал гоблин. — В таком случае ступайте теперь домой, три дня — минимум три дня! — не мойтесь, а потом возвращайтесь, и мэтр Ароматик по оттенкам запаха в точности определит ваш психотип и картину внутреннего облика.
— Три дня⁈ — обомлела Вероника.
Это было ужасно негигиенично. Невыносимо. Она даже один-то день пропустить не смогла бы, ее охватывал ужас при мысли о том, чтобы так долго не мыться.
— К сожалению, без этого фуэтологический прогноз будет крайне неточным, — пожал плечами гоблин.
В итоге от фуэтолога Вероника вышла недовольная. Она ничего не узнала о своем будущем или хотя бы настоящем, да еще и немножко завоняла.
Это стоило трех лемов? Нет, не стоило.
К счастью, на улице Лавра и Шалфея был еще и храм Просперины. С настоящими жрецами-предсказателями и Оракулом. Другим Оракулом, не тем, который в Делектории. Вероника решила, что раз уж она сюда пришла, то надо непременно его повидать, и поднялась по мраморным ступеням.
В храме было красиво, пахло благовониями, а издали доносилась тихая музыка. Веронике сразу стало как-то очень уютно — она словно пришла домой, хотя и не к себе, а к доброму соседу. Потолок, правда, мог бы быть и пониже, а то он такой высокий, что Вероника кажется совсем крошечной.
Людей почти не было. Только какая-то бабушка сидела на лавочке, да старичок-гном стоял перед изваянием Просперины. В дальнем конце возился у алтаря высокий жрец, задрапированный так, что походил на балдахин с торчащей сверху головой.
— Мир вам, а где Оракул? — спросила Вероника, подходя ближе.
Жрец посмотрел на нее немного устало. Нехотя оторвавшись от чашечек и тарелочек, которые переставлял на алтаре, он спросил:
— А что тебе нужно от Оракула, девочка?
— Оракул на экзамене мне ноль поставил, — пожаловалась Вероника. — Мне нужно знать, что там.
— Девочка, предсказание Валестрийского Оракула стоит серебряный дайк для частного лица и… впрочем, ты явно частное лицо. У тебя есть дайк?
Вероника со вздохом покопалась в кармашке. Там осталось еще семь дайкисов, девять лемов и один лемас. Она протянула все это жрецу, тот взял семь дайкисов и шесть лемов, а остальное вернул.
— Пойдем, — сказал он. — Но помни, ты можешь задать Оракулу только один вопрос.
— А если я еще дайк принесу?
— Валестрийский Оракул отвечает только на один вопрос одному человеку. Так что выбирай мудро.
Вероника растерялась. Выбирать мудро… ей это мама каждый день говорит, когда спрашивает, что Вероника хочет на завтрак.
Что же спросить? Может, станет ли она великой волшебницей? Но все говорят, что это очевидно. И великий волшебник может быть злым, и сделать много плохого, и все равно быть великим.
Может, будет ли она доброй волшебницей? Но тогда она все равно может сделать что-то плохое, просто из добрых побуждений или случайно.
Может быть, ноль баллов — это значит, что с ней произойдет какое-то несчастье? Может, спросить, не ждет ли ее большая беда? Но тогда какая большая беда, когда, как ее избежать? Это уже несколько вопросов.
Пока она думала, они вошли в святилище, где высилась огромная каменная статуя. Та изображала какого-то дядьку в одной набедренной повязке. Он сидел в позе лотоса, смотрел куда-то вдаль, и Веронике показалось, что взгляд у него грустный.
— Вот он, Валестрийский Оракул, — произнес жрец. — Этот монумент изображает древнего титана, Экольгена Горевестника, и говорят, что его дух снисходит сюда… иногда.
— А вы что, сами не знаете? — удивилась Вероника.
— Я авгур, девочка, служитель Просперины. Богиня судьбы учит нас, что судьбы нет.
— Да?.. — удивилась такому противоречию Вероника.
— Да. Ничто не предопределено, и мы можем только гадать о том, что скрывает от нас будущее. А теперь задавай свой вопрос.
Теперь Вероника растерялась еще сильнее. Она набрала воздуха в грудь и попросила:
— Приди, Экольген Горевестник, и ответь: я натворю бед или нет? Сильно натворю?
— Один вопрос, — напомнил авгур.
— А, да!.. Тогда такой: я натворю сильных бед или обычных, средних статистических, как у всех?
— Это… — начал было авгур, но тут монумент… шевельнулся.
Огромная каменная голова наклонилась, глаза засветились, а откуда-то из недр донесся потусторонний гулкий голос:
Многие годы пройдут, и многое будет свершено.
Час настанет, когда угаснет свет.
Семья поддержит в трудную минуту.
В книгах скрывается правда.
Потом глаза монумента угасли, и он вновь застыл. Немного в другой позе. Вероника повернулась к авгуру и увидела, что тот судорожно строчит в книге бесед.
— А что он сказал?.. — спросила Вероника.
— Не мешай, я пишу в коллегию, — ответил авгур. — Это должен узнать понтифик.
— Что узнать?..
— Это целый катрен. Его надо анализировать.
— А что он сказал-то? Я только про семью поняла, но они меня и так всегда поддержат. Про какие книги он сказал?
— Жизнь сама расшифрует гадание, дочь моя, — таинственно произнес жрец.
— Ты просто не знаешь, — сообразила Вероника. — У тебя руки дрожат.
— Он… он раньше не говорил катренов, — отвел взгляд жрец. — Это… он просто издавал… звуки. Гудение. Иногда треск. Я… я их толковал… в голове могли образы появиться… Голос иногда… но… чтоб прямо отчетливо, голосом… и целый катрен… Как тебя зовут, девочка? Кто твои родители? Где тебя можно найти?
— А… я… я пойду!
Вероника испугалась. Она же без спроса ушла, ее мама наругает, если узнает. А еще этот жрец наверняка кому-нибудь нажалуется и сдаст ее.
— Нет, стой, это важно! — крикнул авгур, но Вероника уже удирала, размахивая посошком.
Она остановилась только в дальнем конце улицы, когда крики жреца стихли. Предсказания оказались сложным, опасным и бесполезным делом. Ну вот прочитал ей каменный дядька какой-то дурацкий стишок без рифмы — и что? Она ничего не узнала.
Хотя нет. Во-первых, она узнала, что семья поддержит в трудную минуту. Это приятно знать.
Еще она узнала, что многие годы пройдут — значит, она проживет долго. Про это и ворожея говорила, но теперь Вероника знает точнее.
А еще… ей надо читать книги. Оракул Экольген не сказал, какие, но это Вероника и так любит делать, так что теперь она еще и знает, что идет правильным путем. Если она прочитает все-все-все, то наверняка найдет ту правду, о которой ей сейчас сказали.
Похоже на хороший план.
Еще он сказал про гаснущий свет, но это какая-то бессмыслица, свет все время гаснет при разных обстоятельствах. Вероника сама иногда нечаянно гасит светильники, и енот за это ругается, но это не звучит как что-то заслуживающее прорицания.
