— Что такая кислая, ежевичка? Ты позавтракала?
— Мне Оракул ноль дал, — пожаловалась девочка.
— Подумаешь, — пожал плечами папа. — Мне он тоже всего один балл дал — и что с того? Посмотри, в кого я вырос!
Вероника с сомнением посмотрела на папу в растянутых пижамных штанах с дыркой на колене. Он сонно моргал, зевал и почесывал шею, другой рукой гладя ворчащего Снежка.
Нет, Вероника понимала, что ее папа — великий волшебник. Но она слишком хорошо была с ним знакома, чтобы он таковым ощущался. Вот он сейчас отхлебывает горячий чай, обжигается, дергает рукой, проливает несколько капель на столик… вот он морщится, выслушивая нотации домашнего енота, который распекает неаккуратного человека…
— И я еле смогла сдать… — грустно добавила Вероника.
— Но сдала же, — ответил папа. — Все огонь, я и не надеялся, что ты пройдешь на бюджет. Деньги на твое обучение у нас отложены отдельно, не волнуйся.
Вероника вздохнула. Никакой с нее пользы, одни расходы и неприятности. Может, папе с мамой было бы лучше, если б она вовсе не родилась.
— А про Оракула забудь, — добавил папа. — Пророчества антимагичны, это просто гадание по водной ряби. Чушь одна.
Веронику это мало успокоило. Она не могла ничего выбросить из головы. За завтраком девочка сидела напряженная и рассеянная, ковыряла вилкой оладушки, которые на всех испек папа, и даже не слушала, как Астрид и Эммертрарок спорят о какой-то чепухе, а Мамико пытается их помирить.
Но потом она все-таки вслушалась, и оказалось, что спорят они именно об оладушках. Астрид утверждала, что они абсолютно кошмарные, Эммертрарок — что есть их все-таки кое-как можно, а Мамико пыталась найти золотую середину и одновременно не обидеть мэтра Дегатти, который слушал этот диспут со все более кислой рожей.
Он, вообще-то, старался. Просто он отвык готовить сам… ну и, возможно, перепутал соль и соду.
Свою порцию он незаметно выкинул.
— Мы должны созвать консильери! — поставила одну ногу на стул Астрид. — Надо будить маму!
— Она не спит, — сказал папа.
— Чо?.. а где она⁈
— В подвале. И нечего ее дергать по такой ерунде. Лучше у Тифона спросим.
Тифон виновато посмотрел на своего человека и признался:
— Я скорее коровью лепешку съем.
— Просто варенья и сахара надо побольше, — тихо сказала Вероника.
— Ежевичка, ты себе так зубы испортишь, — задумчиво сказал папа. — Все, отныне безсахарная диета.
Вероника хлопнула глазами. Что?.. Она это правда слышала?.. Нет, не может быть. Папа не может быть так жесток.
Это все потому, что она получила ноль у Оракула⁈
У Вероники на глазах набухли слезы. Она торопливо принялась уминать последние в своей жизни оладушки с вареньем и сахаром.
— Ежевичина, прими свою несладкую судьбу, — ухмыльнулась Астрид.
— Теперь ее жизнь не сахар, — согласился Эммертрарок.
— Может, подсластим пилюлю и отдадим ей свои оладушки? — предложила Мамико.
— Дя!.. не мёдь!.. — внесла и свою маленькую лепту Лурия.
Вот ей оладушки нравились. Она их ела безо всего, жмурясь от удовольствия. Но Лурия всегда тянула в рот всякую дрянь, так что это не показатель.
— Тля, отнимите их у нее, она же потом блевать будет, — вздохнул наконец папа. — Ихалайнен, у тебя есть что-нибудь другое?
— Что-нибудь другое? — швырнул полотенце на пол Ихалайнен. — Что-нибудь другое для такого самостоятельного, независимого человека, которому не нужен енот? Который развел срач на кухне, чтобы приготовить… это? Срач, который будет убирать енот?
— Я понял. Не надо ничего, я сам.
— Нет, я принесу! — выставил лапку бытовой фамиллиар. — Но чтобы это было в последний раз!
И пока все уминали яичницу с беконом, папа рассуждал вслух, что вообще-то, оладушки были не такие уж и плохие. За столом присутствовали семеро, и двоим из них еда понравилась. То есть процент успеха… терпимый.
— Двоим?.. — усомнилась Астрид. — Лурии… и кому?..
— Вероника, тебе ведь понравилось? — спросил папа.
— А-а-а… да?.. — попыталась угадать правильный ответ девочка.
— Вот, двоим понравилось. Два из семи, не так уж плохо.
— Выборка непрезерентивная, — отвергла эту логику Астрид.
— Нерепрезентативная, — поправила Мамико.
— Да, нерезепротивная. Спасибо.
— Нерепрезентативная.
— КОРОЧЕ!.. Лурия — гнилоежка, она все жрет, и особенно любит то, что не любит никто! А Вероника — безвольная и внушаемая!
— Это неправда! — вскинулась Вероника. — Я вежливая!
— Ежевичка, тебе что, не понравилось? — вздохнул папа.
— Прости, пап. А что такое выборка?
— Ну просто кто-то один может ошибаться, когда речь идет о чем-то субъективном… вроде вкуса оладушек. Чтобы узнать надежнее, надо опросить побольше… всех. Тогда ты сможешь… приблизиться к правде.
Папа это объяснил и понес Лурию к маме, потому что та наелась и принялась рисовать на столе яичным желтком. А Вероника задумалась. Ведь мнение о ней — это тоже субъективно. Оракул мог ошибиться.
Надо опросить побольше… оракулов.
И пока мама с папой мыли увенчанную яичницей Лурию, а Астрид с Мамико и Эммертрароком лопали в саду малину и ходили дразнить деда Инкадатти, Вероника для вида уселась в кресло с книжкой, но как только в гостиной никого не осталось, принялась собирать вещи. Она взяла свой детский посошок, немножечко покушать (не оладушки), свидетельство о зачислении в КА, горсть медных и серебряных монет из вазочки рядом с «Волшебным Каталогом Дровянико, Ура!», игрушечного фиолетового кота, путеводитель по Валестре, подаренное на Феминидис дальнозеркало и дыхатель (на всякий случай). Нацепив на плечи рюкзачок, она поднялась в кабинет, раскрыла папин кошель, попросила его никому про нее не рассказывать и прыгнула прямым «глазом».
Впервые в жизни Вероника была в Валестре одна, без мамы или папы. Она решила, что ничего страшного, потому что через всего полторы луны она и так будет тут жить одна, у нее есть свидетельство о зачислении в КА, так что она уже практически официальная гражданинка Мистерии.
Официальные гражданины ведь могут ходить по улицам одни, без родителей? Ну вот и все. До обеда она вернется. А если ее отсутствие заметят раньше, то и раньше вернется, но они не заметят, наверное, потому что Вероника часто просто сидит где-нибудь одна и читает книжку, все к этому привыкли и не волнуются, если ее не видно и не слышно.
Гулять в большом городе Вероника уже не боялась. Она научилась, что для того, чтобы не бояться, надо представить, что ты храбрый. Все храбрецы — это трусы, которые успешно обманывают сами себя, пока это наконец не станет правдой. Вероника просто сосредотачивалась на том, куда ей нужно попасть и что там сделать, и после этого ни о чем больше не думала.
Шагая по улице Тюльпанов, девочка раскрыла путеводитель по Валестре. Она думала о том, чтобы позвать с собой Астрид или призвать Дружище, но потом решила, что это все слишком личное, чтобы посвящать еще кого-то. Что если все остальные оракулы скажут, что Вероника такая плохая, что ее надо поскорее принести в жертву богам, ибо это единственный способ отвратить беду? Вероника не хотела ставить Астрид перед такой ужасной дилеммой, она лучше сначала сама все узнает, а потом сама все решит.
С улицы Тюльпанов Вероника перешла на Липовый бульвар, осторожненько прокралась мимо ресторанчика тети Сидзуки, а в самом дальнем конце свернула на улицу Лавра и Шалфея. Здесь (так написано в путеводителе), проживают и практикуют лучшие прорицатели Мистерии — гадатели, ворожеи, оракулы.
Вероника позвенела монетками в кармашке. Не очень много, но ей много и не нужно. Она просто попросит себе маленькое прорицание. Надо только найти кого-нибудь, кто его сделает.
— Привет, а где тут прорицатели? — спросила она у гоблинской девочки.
Вероника привыкла, что гоблины все знают и во всем разбираются, пусть и как-то не совсем хорошо. И девочка моментально встрепенулась, схватила Веронику за руку и отвела дальше по улице, где ее обступили уже взрослые гоблинши. Ростом даже меньше Вероники, они радостно улыбались, скалились золотыми зубами и предлагали погадать любым способом, потому что они тут самые лучшие прорицатели.
